– Я дала ей свой препарат – у меня аллергия на пчел, поэтому я всегда ношу его с собой. Потом я сказала, чтобы она вела себя спокойно, сказала, чтобы она не пила ничего, что ей дадут, и пообещала, что все объясню утром. Как ты думаешь, с ней все будет в порядке?
– Я не знаю, – честно отвечаю я. – Мой папа был там.
Она кивает.
– Я видела, как он уезжал. Я въезжала на вашу подъездную дорожку, когда он выезжал. Не думаю, что он меня видел. Если бы он увидел, я уверена, что он бы остановился.
Мануэла замолкает на минуту. Когда она снова смотрит на меня, ее глаза потемнели, а губы сжаты в тонкую белую линию.
– Как ты думаешь, что они там делают?
Я встаю и подхожу к окну. Передний двор – это один огромный участок тени, тянущийся прямиком в ночь. Где-то там отец, вероятно, забирает у людей воспоминания против их воли. Может быть, охранник направляет на папу оружие, а может быть, папа делает это по своей воле. Что я не могу понять, так это почему. Люди приезжают отовсюду, чтобы у них забрали воспоминания. Если бы мой отец хотел больше зарабатывать, то ему просто стоило брать больше денег за свои услуги. Вместо этого он делает скидки в обмен на их подержанное барахло, потому что хочет помогать людям. Так почему же он во всем этом участвует?
Чувствую мамино кольцо на пальце. Я тянусь к нему, кручу холодный металл по кругу. Почему-то я не могу избавиться от ощущения, что мамин несчастный случай тоже связан со всем этим. Я чувствую это глубоко внутри, как будто мама взывает ко мне из своей могилы, прося найти правду.
– Это больше не шахты по добыче меди, – наконец говорю я. Мануэла бросает на меня взгляд, который говорит о том, что она поняла эту часть истории примерно сто лет назад. – Я имею в виду, что шахты, должно быть, закрылись, как и написано в той статье. Это означает, что они, вероятно, не работают уже долгое время.
– И что тогда?
– Ты знаешь Джанис из магазина на углу? Она работала там сегодня ночью и уронила один из ящиков. – Я рассказываю Мануэле о ее приступе смеха, после того как разбились банки. Брови Мануэлы сходятся. – Я думаю, они выкапывают воспоминания из Дома Воспоминаний. Мы всегда закапывали их в пустыне, чтобы люди случайно не нашли их и не открыли. Я просто не знала, что мы закапываем их возле шахт.
– Что случится, если кто-то их откроет?
Я пожимаю плечами.
– Они выпустят воспоминание, и тогда им придется почувствовать все, что чувствовал тот человек, – всю его печаль и боль. Это было бы довольно ужасно.
– Но ты сказала, что Джанис вела себя так, будто она была счастлива после того, как банка разбилась, так что это не имеет никакого смысла. – Мануэла хмурится. – И вообще, что мэру толку от печалей людей?
– Я не знаю, но я нашла это, когда уходила. – Я подхожу к своей тумбочке, чтобы показать ей банку, которую я вытащила в пустыне. Но когда я подношу ее к свету, я замечаю нечто странное.
Обычно воспоминания выглядят как клубящийся серебристый туман с темным облаком в центре. Но сейчас мерцающий туман висит в верхней части банки. На дне – что-то черное и похожее на осадок. Как будто воспоминание разделилось на две части: самая светлая часть всплыла наверх, а самая темная опустилась на дно.
Меня осеняет.
Я всегда думала, что мы забираем у людей печали. Но дело ведь не совсем так, да? Воспоминания не состоят только из одного чувства. Чтобы сердце разбилось, оно должно сначала полюбить. Прежде чем кто-то потерпит неудачу, он должен поверить в возможность успеха. Плохое приходит вместе с хорошим, как две стороны одной медали. И чтобы полностью избавиться от бремени, люди, которые приезжают в Тамбл-Три, чтобы забыться, должны оставить и хорошее вместе с плохим.
Но каким-то образом эти две части были разделены.
Я снова подношу банку к свету, дивясь мерцающему серебру, которое витает прямо под крышкой; завитки поднимаются вверх, словно просясь наружу. Присмотревшись, я вижу, что черный осадок тоже движется, но едва заметно. Как будто он придавлен и слишком тяжелый, чтобы двигаться.
Я вспоминаю баночки, которые нашла в папиной комнате, и ту, с ярко-желтой этикеткой и старомодным текстом:
Чудодейственный эликсир счастья.
Лекарство от всех печалей!
Мое горло сжимается, осознание врезается в меня, как кулак.
– Я знаю, что мэр делает на шахтах.
29
Голос Виви пробивается сквозь сон.
– Пора вставать! Вы, девочки, не можете проспать целый день. Люси, мне нужна твоя помощь с посетителями.
Мануэла стонет. Я поднимаюсь, чтобы накрыть голову подушкой, но Виви выхватывает ее.
– Довольно. Я приготовила вам завтрак, девочки. Вставайте, пока я сама не потащила вас вниз.
Как только Виви уходит, Мануэла переворачивается, чтобы посмотреть на меня.
– Она чудовище.
– Ты и половины не знаешь. Лучше просто делать то, что она хочет. Пойдем.
Мы спускаемся по лестнице, запах яичницы и бекона манит нас вперед.
– Как прошла ваша ночевка? – Виви ставит тарелку с беконом на стол и движением руки приказывает садиться. Она улыбается, когда произносит это, но ее глаза остаются равнодушными, и в ее голосе слышатся нотки, которые я очень хорошо знаю. Она чем-то рассержена.
– Отлично, – отвечаем мы обе в унисон и обмениваемся измученными взглядами. Виви прищуривается.
– Что вы делали прошлой ночью?
Я быстро запихиваю в рот кусочек бекона, чтобы повременить с ответом.
– Ну, вы знаете, – говорит Мануэла, – обычные вещи.
– Нет, я не знаю. Просветите меня. – Виви ставит на стол тарелку с яичницей и кувшин сладкого чая. Она смотрит на меня, когда ставит это все на стол.
– Девчачьи разговоры. Журнальные тесты. Педикюр. В общем, стандартные развлечения ночевок. – Мануэла тянется за чаем, улыбаясь Виви блаженной улыбкой.
– Педикюр? Звучит заманчиво. А почему у Люси не накрашены ногти на ногах?
Мануэла быстро переводит взгляд на мои босые ноги, и я успеваю заметить кратковременную вспышку паники, прежде чем она прячет ее за закатыванием глаз.
– Я пыталась, но вы же знаете Люси. Я принесла только синий лак, и она отказалась, заявив, что синие ногти на ногах – это то же самое, что татуировки на лице.
– Понятно. – Виви выдвигает стул напротив меня и садится. – Это было до или после того, как вы улизнули из дома?
Мануэла подавилась кусочком бекона. Я открываю рот. Закрываю. Холодные пальцы паники ползут по моей шее. Откуда она знает? Мэр Ворман сказал ей?
Виви поднимает руку, чтобы прервать нас, пока мы обмениваемся взглядами.
