– Это не так.
– Я понимаю, почему ты хочешь жить с ними. Они замечательные люди. И знают, как надо.
– Надо что?
– Галлея – чудесная девочка. Они прекрасно ее воспитали. Я хочу, чтобы и ты был счастлив. Прости меня. Мне очень жаль. Сядь на минутку в машину.
Мы забрались внутрь салона. Она достала из бардачка небольшой сверток и протянула мне. Он был настолько изумительно упакован, что мне не хотелось рвать бумагу.
– Ленточку оставь, – сказала тетя. – Она дорогая, и ты можешь использовать ее повторно.
Развернув упаковку, я обнаружил внутри фотографию в рамке.
– Мне хочется, чтобы она была у тебя, – сказала Джини. – Это моя любимая фотография Тесс, нас троих.
На снимке мама стояла посередине. Одной рукой она обнимала Джини за плечи, а другой – Лауру. Они так искренне смеялись. На них были рождественские колпаки, и казалось, будто они немного выпили.
– Разве она не прекрасна тут? – спросила Джини. – У нее была самая восхитительная улыбка. У Тесс, у твоей мамы. Бен, ты когда-нибудь сможешь меня простить?
– За что? Вы же пытались мне помочь.
– Понимаешь, его так воспитали. По принципу «розги пожалеешь – ребенка испортишь». Знала бы я, что он тебя ударит, то… Не знаю даже. Сделала бы все возможное, чтобы защитить тебя. Я даже не подозревала о его жестокости. Он говорит, что не готов быть родителем. Такое бывает. Пожалуйста, не стоит его ненавидеть.
– Я не ненавижу, – ответил я, пусть и соврал. А может, и нет. Не знаю. Возможно, мне просто его жаль. Но точно одно – он мне не нравится.
– Ты такой великодушный. Тесс всегда говорила, что ты особенный. Как она выразилась, до смешного особенный. За те два коротких года, что мы провели вместе, я тоже заметила. Но ты хорошо это скрывал. Вел себя так тихо. Я думала, что нравлюсь тебе.
– Так и есть.
– А за эти две недели, что мы прожили дома, мне хотелось показать, насколько я тебя люблю. Просто не знала как. Но я не собираюсь сдаваться. Я буду стараться. Буду рядом с тобой, пока ты этого хочешь. – Она обняла меня и тут же отстранилась. – Только посмотри, что я наделала. Испачкала тебе макияжем футболку.
– Ерунда.
– Ладно, иди, пока я не начала плакать. Не хочу, чтобы тушь потекла. – Только уже было поздно. Я вылез из машины. – Позвони мне завтра, хорошо? Чтобы я знала, что у тебя все в порядке. Мы будем видеться так часто, как ты пожелаешь, хорошо? Я хочу быть в курсе всех прекрасных событий, которые произойдут с тобой. Да. Всех прекрасных событий. – А после, отъезжая, она быстро произнесла тихим голосом, не глядя на меня: – Я люблю тебя.
Я смотрел, как ее «мерседес» скрывается в конце улицы. На его чистой поверхности играло яркое солнце. Вскоре машина скрылась за углом. Я опустил взгляд на фотографию у меня в руках. Мама, Джини и Лаура на ней выглядели такими молодыми. Казалось, они ни о чем не беспокоятся, ничего плохого не случится, они навсегда останутся вместе, счастливые и смеющиеся.
День выдался солнечным и радостным. Иногда в такие вот погожие дни пожилая женщина на другом конце деревянной набережной продавала цветы. Я торопливо спустился туда, где стояла ее тележка. Внутри меня будто светило солнце, мне даже казалось, что мои ноги сейчас оторвутся от мостовой и я взлечу высоко над городом. Женщину я нашел на том же самом месте и за пять долларов купил у нее чудесный букет из красных, розовых и фиолетовых цветов. Домой я практически бежал, так мне не терпелось подарить их семье Лоренц.
Когда я вернулся в квартиру, социальный работник уже ушла. Миссис Лоренц притянула меня к себе и обняла.
– Я так рада, что ты здесь, – сказала она. – И очень тебе благодарна. – Она приняла от меня цветы и полезла в шкаф за вазой. – А теперь иди располагайся в своей комнате.
44. Чубакка
Все свои вещи из кабинета Меркуриус перенес в столовую. Я просил его этого не делать, но он меня не послушал и перетащил, пока я был в школе. Хотя прикольные штуки, вроде фотографий галактик и моделей самолетов, все же оставил. Я заглянул под блестящую ткань, скрывающую модель Луна-парка 1905 года, которую Меркуриус сооружал на день рождения Галлеи. Продвинулся он недалеко: выложил золотой фольгой у основания башни и вдоль линии пляжа. Саму фольгу он слегка смял, чтобы ее текстура создавала ощущение океанских волн.
Над моделью висел пустой кусок пробковой доски, с которой Меркуриус снял все свои схемы и зарисовки трюков. Он разрабатывал их для грандиозной вечеринки в Музее естественной истории. Теперь туда я решил повесить постер Чубакки. И пока втыкал кнопки, размышлял, как скоро придется снова их вытаскивать.
В комнату вошла Галлея с Флипом и плюхнулась на кровать. Наблюдая за тем, как я вешаю постер, она сказала:
– Значит, ты действительно остаешься.
– Ты не слишком-то этому рада, – заметил я.
Она выглядела расстроенной.
– Нет, я рада. Тем более что на следующей неделе мне предстоит очередной курс химиотерапии. Его нужно проходить раз в неделю. Только потом еще несколько дней после него я чувствую себя ужасно. Так что и тебе придется несладко. Ладно, Коффин, я шучу. На самом деле это круто, что ты здесь. Теперь мы можем друг друга подбадривать.
– Сколько еще тебе нужно принимать лекарства?
– Не знаю. Возможно, несколько месяцев, пока мой показатель не достигнет ста одиннадцати процентов. Завтра снова спрошу у врача, когда придут результаты анализов. В моем выздоровлении эта часть будет самой лучшей. Наконец-то больше никаких синяков на руках.
Она показала мне следы, где у нее брали кровь. Я увидел разноцветные синяки: желтые, коричневые, зеленые, фиолетовые. Затем Галлея отклеила пластырь, и моему взору предстал практически черный кровоподтек.
– На улице сегодня хорошо, – сказал я.
– Пойдем на пляж, попускаем воздушного змея.
И мы отправились запускать блестящего фиолетового змея с золотым хвостом.
45. Радуга и летающая трапеция
На следующий день я возвращался из школы в приподнятом настроении. И не только потому, что сегодня пятница. Просто мы с Галлеей собирались поработать над нашей «Магической коробкой». Я уже хотел ей пригрозить: если она не скажет мне, что там внутри, я перестану с ней дружить. Раз заключенная внутри магия может спасти всю планету, она должна быть такой, чтобы ею можно было поделиться. Вроде песни, во время прослушивания которой ты чувствуешь себя выше.
Пикнул мой телефон. Это тетя Джини. Она прислала мне стикер в виде мультяшного кота, машущего лапкой. Я помахал ей в ответ туповатым на вид псом. Тетя приглашала меня на ужин на следующей неделе. Но оставаться с ней мне было страшновато. Не хотелось ничего слышать о Лео и о том, как проходит его консультация или что там ему назначили. Не хотелось вообще думать о нем. Вспоминать, как он пнул Флипа. И все же я написал ей: «Отличная мысль».
