– Наверное, – ответил я. – Нет, знаю. Он просто сорвался.
– Уверена, – сказала Галлея. – Бедный парень.
Флип ткнулся мордой в ее руку и продемонстрировал свой боксерский трюк. Галлея улыбнулась и чмокнула собаку. Но ее грусть так и не прошла – вот почему мне не хотелось рассказывать ей эту историю.
– Спасибо, – проговорил я. – Только с одним человеком я могу так поговорить. Точнее, мог.
– Она по-прежнему с тобой, – ответила Галлея.
– Да.
– Так и есть. И она всегда будет рядом. Как и Кайла.
– Расскажи, чем заканчивается твоя книга?
– Не сейчас.
– А когда?
– Скоро.
– Я все хотел спросить тебя, каково это. Только не знаю как.
– Ты уже спросил.
– Я не об этом, а твоем… ну, ты знаешь.
– Раке? Он не мой.
Я кивнул, чувствуя себя полным дураком.
– Я хочу тебе рассказать, – произнесла она. – И расскажу, обещаю. Я понимаю, что это не совсем честно: ты рассказал мне про Кайлу, про свою маму, а я ничего не говорю о себе. Просто вокруг должно быть шумно.
– Насколько?
– Как на заполненной транспортом улице, где слова заглушают гудки или визг от тормозов поезда. Здесь, у воды, невозможно о таком говорить. Тут слишком хорошо. Я просто скажу, что ты классный. Ничего не отвечай. Последнее слово всегда должно оставаться за мной.
Она положила голову мне на плечо. Повернулась лицом к солнцу и, закрыв глаза, молча гладила Флипа.
Когда я вернулся домой, за обеденным столом меня никто не встречал. Сегодня на ужин у нас была еда из «Волшебного дворца», аккуратно разложенная по тарелкам. Мы с мамой обычно ели прямо из картонных коробочек. Лео сидел с тарелкой перед телевизором, смотрел какое-то шоу по «И-эс-пи-эн». А тетя Джини устроилась в другой комнате, за маминым столом, и ела перед своим планшетом.
– Простите, что опоздал, – сказал я.
– Да ладно тебе, Чемпион, – ответил Лео, – даже не бери в голову.
Я покормил Флипа, потом поел сам. После ужина мы погрузили в машину коробки и сумки. Я вернулся в дом, чтобы в последний раз окинуть взглядом квартиру, окно моей спальни, пожарную лестницу, где по утрам любили собираться голуби – старик сверху на рассвете насыпал им крошки. Я закрыл глаза и изо всех сил попытался представить, как слышу их воркование, слышу мамин голос. Мы с тобой никуда не исчезнем. Мы будем существовать вечно. Я открыл глаза, но ее конечно же не увидел.
Тетя Джини потрепала меня по голове. Только она не взъерошила волосы, а поправила их.
– Бен, ничего не забыл?
– Нет.
– Только не плачь, – сказала она, сама заливаясь слезами.
– Не беспокойтесь, не буду, – заверил я ее. И действительно не заплакал.
Мы сели в машину и уехали.
20. Дом у кладбища
– Чемпион, как думаешь, тебе здесь будет хорошо?
Раньше это комната служила тете Джини тренажерным залом. Но мы спустили ее беговую дорожку и фитболы в подвал.
– Я не хочу выселять вас отсюда, – возразил я. – Мне будет лучше в подвале.
– Ничего не знаю, – заявила тетя. – У тебя астма, а там совсем мало воздуха. Но мне побегать пару минут хватит.
– Не понимаю, малышка, почему ты не бегаешь на улице, – задумчиво проговорил Лео.
– Для вас это такое неудобство, – продолжал я. – И мы с Флипом будем обременять вас.
– Да перестань, – возразил Лео.
– Мне бы очень хотелось вас поблагодарить. Корм Флипа я могу сам оплачивать, как и еду для себя.
– Чемпион, расслабься.
– На доставке купонов я зарабатываю до пятидесяти долларов в неделю.
– Нет, нет и нет, – отрезала тетя Джини. Казалось, она хочет сказать что-то еще, только не знает что. Она пожевала губу и, как обычно держась на расстоянии, похлопала меня по спине. – Ладно, если тебе что-то понадобится, мы – дальше по коридору.
На выходе из комнаты Лео зевнул и потянулся:
– Как хорошо быть дома.
Новая комната оказалась меньше той, что у меня была. Окно выходило на кладбище. Звучит немного жутковато, но мне нормально. Зато здесь полно сосен. В темноте их плохо видно, только тени сияют в лунном свете.
Маму кремировали, так что теперь я не смогу ее навещать. После похорон ее тело забрали, и больше его не увидишь. Позже, не сегодня завтра, нам пришлют ее прах. Но как можно быть уверенным, что это она?
Тетя Джини приготовила для меня аккуратно заправленную постель. Помню тот день, когда у нас с мамой и Джини, но почему-то без Лео, состоялся серьезный разговор. Мама спросила у сестры, позаботится ли она обо мне после ее смерти. Джини тотчас схватилась за сердце – она всегда хватается за сердце, – и ее глаза заблестели от слез.
– Я так тронута, – проговорила она. – Ты считаешь меня достойной того, чтобы позаботиться о Бене. У нас с Лео никогда не было времени на детей. Ну, ты сама знаешь.
– Знаю, дорогая, – ответила мама. – Но, отдавая им свое время, ты получаешь от них гораздо больше. Они дарят тебе самые прекрасные мгновения. Джини, у тебя большое сердце. Гораздо больше, чем ты думаешь.
– Для меня это действительно честь, – произнесла Джини.
– Тогда я могу на тебя положиться. Не то чтобы я в ближайшее время собралась помирать. Это просто так, на всякий случай. Да, Бен?
Она взъерошила мне волосы, а тетя Джини пригладила их. Но обе одновременно подмигнули мне, как это могут сделать только сестры. Жаль только, никто из нас тогда не предполагал, насколько скоро это произойдет. Раньше, чем я вырасту. Раньше, чем стану самостоятельным.
Я уставился на пустую стену в своей новой комнате и задумался, куда же повесить постер Чубакки. Флип переводил взгляд с меня на стену, пытаясь понять, на что я там смотрю. Большую фотографию Лауры я поставил на стол. У меня еще есть маленькая, где мы с мамой в солнечный день гуляем по пляжу. Я сдвинул две эти фотографии вместе. Лаура оказалась раз в двадцать больше нас с мамой. Я отвел взгляд, злясь на себя за то, что не могу сдержать слез. «Путешественник, не давай холму замедлить твой путь», – говорила мама, но даже и не предполагала, как я буду грустить. Да тогда она могла меня подбодрить. Честно говоря, я не хотел все это начинать. То есть жалеть себя. Стоит только начать, и потом уже будет не остановиться, пока ты не превратишься в зомби.
Я отправился на кухню, чтобы налить Флипу миску воды, и обнаружил у раковины Лео, который что-то ел.
– Есть пирог с крошкой, а молока нет, – проговорил он с набитым ртом.
– Спасибо, но я не хочу, – ответил я.
