– Ты?! – Она явно была удивлена.
– Да, тетя Лиля. Я здесь.
– Дай мне попить, – велела она.
Я принесла стакан воды.
– Нет, – скорчила она недовольную физиономию. – Завари мне хорошего чаю. Только не пыширц, а нормальный, крепкий чай.
Естественно, врачи запретили ей пить чай. При состоянии ее почек, сердца и всего остального… Но я послушно потащилась на кухню, чтобы заварить крепкого чаю, рассуждая так: если это может скрасить последние дни ее жизни, то разве я имею право отказывать ей?
Я заварила чай именно так, как она меня учила: обдала чайник крутым кипятком, засыпала две ложки чая, залила горячей водой и дала настояться. Потом достала красивую фарфоровую чашку, на донышко налила черной заварки, долила горячей воды, поставила чашку на поднос и понесла старухе.
Она не пошевелилась, когда я вошла, лишь с трудом открыла глаза и взглянула на меня мутным взглядом. После долгого молчания она наконец разлепила слипшиеся губы и хриплым голосом сказала:
– Подними меня.
Я приподняла ее, используя преимущества суперсовременной кровати, соорудила гору из подушек, так что она полулежала в постели, и аккуратно поднесла ей чашку. Она взяла ее своими длинными угловатыми пальцами, вдохнула аромат горячего чая и улыбнулась.
– Молодец! – чуть слышно сказала она.
Она выпила глоток, два. Щеки ее порозовели, губы тоже стали похожими на живые.
– Хорошо! – снова улыбнулась она и почмокала губами. – Хорошо-то как.
Пока она с удовольствием пила чай, я сидела рядом и вглядывалась в ее лицо. Уставшее, больное, испещренное морщинами, изможденное страданием, оно все еще было прекрасным.
– А который час? – вдруг спросила она. – Что-то темно здесь.
– Семь часов вечера.
– И ты еще не ушла?
– Нет, тетя Лиля. Я не ушла. Я теперь живу здесь.
– Почему?
– Мне некуда идти.
– Я считаю, тебе давно пора отделяться и жить самостоятельно, – сказала она нравоучительно.
– Может, я тоже так считаю. Но у меня нет денег.
– Какая ерунда! Деньги – они всегда появляются в самый неожиданный момент. Когда кажется, что падать дальше некуда.
– Может, кто-то и выигрывает в лотерею. Но со мной это точно не произойдет.
– Как знать, как знать… – Тетя Лиля снова хлебнула из чашки. – Хорошо. Все-таки есть от тебя кое-какой толк! – Она улыбнулась мне слабой, угасающей улыбкой. – Знаешь, были времена, когда люди думали, что все в руках Божьих. Потом пришли времена, когда люди стали думать, что все в руках людских. А я тебе так скажу: ни то, ни другое не верно. Наша жизнь – она где-то посередине.
– И что же нам делать?
– Жить. Несмотря ни на что. Вопреки всему. Просто проживать свою жизнь.
* * *
…Вскоре после свадьбы Лилия забеременела и всю беременность испытывала сложные чувства к плоду, который носила. Никакой тяги к материнству она не испытывала, более того, боялась его и стыдилась своего растущего живота.
И все же это были те недолгие месяцы счастья, которые удалось ей испытать в браке. Муж называл ее ягодэ, ягодка, и только с ней бывал ласков и нежен. Лев Тимофеевич был счастлив. Наконец он добился всего, о чем мечтал: у него большая должность, служебная квартира, шофер, красавица жена, скоро будет ребенок… В его жизни все сложилось прекрасным образом. Так, как он и мечтать не смел. Но он не верил ей. Годы службы приучили его не доверять никому.
Отношения с Лилией, хоть и не отличались особой теплотой, были вполне ровными. Она принимала его без сердечной нежности, но с покорностью. Возвращаясь с работы после тяжелого трудового дня, он, как и мечтал, с наслаждением усаживался в кресло, выпивал стопку водки, закусывал домашним борщом или пловом. Лилия всегда подносила еду сама, не позволяя этого делать прислуге. Кухня – это ее территория, решила она. И Льва Тимофеевича вполне это устраивало. Да, она слегка грустила. Да, в ее глазах не осталось того молодого задора, той лукавой кокетливости, которая была раньше. Но она так же прекрасна, даже еще лучше. Он заказывал для нее великолепные наряды от самых искусных портних, она носила изящные шляпки и тонкие перчатки, а на ногах – дорогие туфли или сапоги. Она знала толк в обуви, выбирала ее тщательно и покупала у лучших обувных дел мастеров.
Дом их был обставлен со вкусом: мебель дубовая, старинная, с широкими подлокотниками и мягкими подушками, на стенах – писанные маслом дореволюционные картины, в углах – вазы тонкого фарфора, раскрашенные яркими красками, на окнах – шторы и гардины, тяжелые, из хороших тканей, классического кроя, с кисточками. Лилия будто бы стремилась задержать время. Все часы в доме отставали – хоть на чуточку, хоть на пару минут. Его это страшно раздражало: пунктуальный, не терпящий задержек, он вечно опаздывал из-за жениной нерасторопности, а потому взял привычку выходить из дома минут на пятнадцать раньше времени, что показывали часы.
В положенный срок Лилия родила мальчика – коренастого, крепенького малыша с короткими кривыми ножками и длинными ручками. Но никто не радовался его появлению, никто не спешил поздравить мать, сообщить радостную весть отцу. Верхняя часть черепа, там, где должен был располагаться головной мозг, у ребенка отсутствовала. Огромные глаза навыкате бессмысленно вращались, ручки рефлекторно вздрагивали. В этом маленьком тельце еще теплилась жизнь, но в ней не было никакого смысла.
Вдруг он открыл рот и завыл. В этом вое, ничем не напоминавшем человеческий, жила тоска. Он был пронзительным, но насыщенным, богатым. В нем чувствовались переливы, оттенки, будто мальчик своим скованным спазмом горлом пытался сказать что-то, донести какое-то знание. Вместе с криком вылетела из тела его душа.
– Больше у меня детей не было, – закончила свой рассказ старуха.
И пока я подбирала челюсть, чтобы задать логичный вопрос: «А как же?..» – она уже громко храпела.
Глава двадцать пятая
В поисках ответа на мучившие меня вопросы я не придумала ничего лучшего, чем позвонить Саре-управдому.
– Сара, здравствуйте. Это Ева, сиделка тети Лили.
– Что-то случилось? – спросила она взволнованно.
– Нет-нет. Ничего особенного.
– А как Лилечка?
– Слабенькая, конечно. Но мы держимся. – Она замолчала. Видимо, ждала, что я продолжу. – У меня вопрос.
– Слушаю, рыбонька.
– Вы не могли бы мне рассказать про вашего родственника по имени Эдуард?
– Эдик-то? – удивилась она. – А зачем тебе?
– Да так. Просто мне кажется, мы знакомы. Мне тетя Лиля фотографии показывала, и показалось, что я его где-то видела… – Я, в общем, и не очень-то соврала, но Сара меня уже не слушала.
