Она улыбнулась. Как возмущалась Эстелла, когда ее называли «матриарх»! Бабушка всегда считала, что это слово – как и «вдова» – совершенно с ней не вяжется.
Зазвонил телефон, и Фабьен ответила, широко улыбаясь:
– Привет!
– Похоже, вчера ты произвела фурор. – Уилл старался выглядеть беспечным, однако Фабьен тут же раскусила, что он сам не свой.
– Ты как? Вот как раз хотела позвонить тебе, сообщить, что я здесь. Буквально в последнюю минуту собралась и приехала. Можешь вырваться на ланч?
– Это было бы чудесно… Самый обыкновенный, заурядный ланч, – с тоской проговорил Уилл. – Вот только Лисс… похоже, осталось не больше недели. Все собирался позвонить, да не знал, как сказать… – Он запнулся. Даже по голосу было понятно – у него разрывается сердце.
– Уилл…
Повисло молчание. Фабьен понимала, что он не в силах говорить, да и она тоже. А еще она понимала, почему он позвонил, а не воспользовался «Фейстаймом». Уилл просто не выдержал бы разговора лицом к лицу.
– Я могу навестить ее?
– Она была бы рада. Хотя ей очень неловко. Она не ест. Не встает с постели. Ее руки… Совершенно синие. В общем, выглядит…
– Мелисса всегда выглядит великолепно, – решительно возразила Фабьен. – Я зайду вечером после работы. У меня кое-что для нее есть. Она дома?
– Да. Дом для нее сейчас лучшее место.
– Уилл!
– Да?
– Я люблю тебя.
В трубке раздался резкий печальный всхлип и сразу же сигнал отбоя.
* * *
В тот день Фабьен в общих чертах наметила план работы. Фирменный стиль «Стелла Дизайн», хотя по-прежнему узнаваемый, в последние годы несколько отдалился от истоков. Эстелла стала слишком слаба, чтобы присутствовать в офисе, и переложила большую часть работы на модельеров, которые, хотя и выкладывались по полной программе, все-таки желали найти свой стиль. А Фабьен хотела продвигать только направление, созданное бабушкой.
Она провела день в архиве, просмотрела эскизы и отобрала те, что сохранились с самого первого показа в Грамерси-парке – показа, о котором Фабьен до сих пор не знала. Теперь, прочитав короткую заметку в Women’s Wear Daily, она догадалась – именно этот показ имела в виду Эстелла, когда призналась, что в свое время совершила ошибку, из которой тем не менее извлекла полезнейший опыт.
В архиве обнаружились пара фотографий и вырезка из «Вог» с портретом Эстеллы, до того юной и прекрасной, что Фабьен покачала головой. Не верится, что бабушка действительно умерла. На одной из фотографий была изображена группа людей: Джейни – несравненная Джейни, некогда научившая Фабьен держать спину прямо, – и Сэм, добрый и любящий дедушка.
Дедушка… Фабьен опять вспомнила свидетельство о рождении, где родителями ее отца были записаны незнакомые мужчина и женщина, и свидетельство о браке, фактически подтверждавшее, что папа не мог являться сыном Сэма и Эстеллы. Фабьен прикрыла глаза, словно опуская занавес над причинявшими боль мыслями.
Когда она снова открыла глаза, взгляд упал на строку в статье из «Вог»: «Первый модный показ «Стелла Дизайн» в доме Лены Тоу в Грамерси-парке». Фабьен поднесла листок ближе к лицу. Неужели она, утомленная перелетом, сразу ударилась в работу и теперь видит галлюцинации? Однако, хотя копия и плохого качества, имя «Лена Тоу» читается вполне разборчиво, да и часть стены на заднем плане с висящей над камином картиной Фриды Кало легко узнаваема. Это дом Эстеллы, нет никаких сомнений. Почему же в статье утверждается, что он принадлежал Лене Тоу, женщине, имя которой вписано в свидетельство о рождении отца Фабьен?
Фабьен затолкала бумаги обратно в коробку и схватилась за телефон. Она вбила в строку поиска «Лена Тоу», как и несколько месяцев назад, и снова поисковик выдал какие-то бессмысленные результаты. Тогда она зашла на сайт Нью-Йоркской публичной библиотеки и открыла коллекцию оцифрованных изображений. На этот раз по запросу «Лена Тоу» нашлись две фотографии, очевидно снятые на вечеринках. На обеих была изображена Эстелла, вот только в заголовках стояло совершенно другое имя. На втором снимке, со страниц светской хроники «Нью-Йорк таймс» за 1940 год, Лена – или Эстелла? – танцевала с мужчиной. Заголовок гласил: «Лена Тоу и Алекс Монтроуз».
Так, значит, они реальны – люди, от которых теперь остались одни лишь имена.
* * *
После такого шокирующего открытия осталось только нырнуть с головой в работу. Фабьен была слишком взбудоражена, чтобы сосредоточиться на проблемах «Стеллы», и потому достала платье, которое начала шить для Мелиссы, открыла знаменитую бабушкину коробку для швейных принадлежностей и уселась за швейную машинку – ту самую, которую Эстелла привезла из Парижа в 1940 году. Машинка стояла на особом месте в кабинете Эстеллы и работала, как всегда, безупречно. В последующие два часа Фабьен раскраивала ткань и шила, не занимаясь ничем другим. Разумеется, требовалось отточить навыки закройщицы, однако она была уверена, что справится с задачей.
Закончив работу, Фабьен улыбнулась. Платье вышло что надо, да к тому же помогло отвлечься. Она отложила его в сторону и принялась делать новые наброски, на которые ее вдохновили эскизы с первого модного показа Эстеллы. В шесть вечера, удовлетворенная тем, что начало новой коллекции положено, Фабьен упаковала платье для Мелиссы и взяла такси до Верхнего Вест-Сайда.
Уилл открыл дверь. В помятой белой футболке, джинсах и босиком, он выглядел еще хуже, чем ожидала Фабьен. Он несколько дней не брился, а под глазами от усталости проступили синяки.
– Заходи. – Он раскинул руки.
Фабьен с радостью шагнула навстречу его объятиям и ощутила, как Уилл судорожно втянул в себя воздух, отчаянно стараясь контролировать эмоции.
– Я скучала, – прошептала она ему в плечо.
– Я тоже, – жарко выдохнул он.
Они постояли какое-то время, поддерживая друг друга. Наконец Уилл отпустил Фабьен и сказал:
– В прошлый раз я обещал провести с тобой несколько дней в одном городе, и никаких такси и никаких поводов для печали. И уже не сдержал обещание.
– Два пункта из трех – лучше, чем ни одного. Идем к Мелиссе?
Уилл провел ее в комнату сестры. И хотя Фабьен велела себе не реагировать, это оказалось практически невыполнимо. Мелисса лежала сморщенная и исхудавшая; тело усохло так, будто душа его уже покинула, оставив лишь физическую оболочку. Фабьен бросились в глаза ее вытянутые поверх одеяла руки, предательски синие. Это значило, что кровь не желала больше циркулировать по венам. Мамина профессия подсказывала – смерть не за горами.
Веки Мелиссы приподнялись. Ей потребовалось некоторое время, чтобы вырваться из полузабытья, понять, где она находится и кто стоит рядом. Фабьен с болью в сердце заметила, как глаза Мелиссы наполнило осознание того, что она все еще жива; наверное, это случалось всякий раз, когда больная просыпалась.
