Лишь там Алекс отпустил ее губы.
– Дай посмотреть на тебя. Не могу поверить, что ты и правда здесь.
– Я пришла навсегда, – поклялась Эстелла.
Он не возобновил поцелуя, хотя мучительно желал этого. Потому что смотреть на Эстеллу было блаженством. А значит, Алекс видел все – как ее дыхание участилось, когда он расстегнул пуговицы блузки, как потемнели глаза, когда его пальцы скользнули по затылку, как раскраснелись щеки, когда он медленно и чувственно прочертил линию вниз по ключице, к уютной ложбинке, коснулся одной груди, затем другой… А когда его ладони двинулись по бедрам, все выше и выше и наконец остановились, увидел желание, написанное на ее лице самым понятным языком.
– Я люблю тебя, Эстелла.
– Я тоже люблю тебя. – Всего четыре слова. Алекс уже не надеялся их больше услышать. Теперь он поверил, что будет слышать эти четыре слова каждый день, всю оставшуюся жизнь.
* * *
Три месяца они провели вместе. Три месяца блаженства, как потом Эстелла называла это время. Несмотря на февраль, открывали окна в особняке на рю де Севинье, впуская в комнаты воздух и солнце. Они наняли демобилизованных после ранений солдат, которые в последние недели войны возвращались из Германии, отчаянно нуждаясь в заработках, чтобы те отремонтировали и покрасили дом. И дом раскрылся, подобно розовому цветку; это все равно что наблюдать, как лепесток за лепестком постепенно высвобождаются из бутона, где они были так долго заперты.
Алекс то и дело летал в Лондон. Эстелла и Ксандер его сопровождали. В Париже у него также было много переговоров, а Эстелла наладила контакты с Printemps и La Samaritaine, чтобы продемонстрировать им образцы и организовать для флагманов парижской торговли продажу одежды под брендом «Стеллы».
Когда находилось время, они с удовольствием гуляли по Вогезской площади и смотрели, как Ксандер носится вокруг. Или играли втроем на рояле: Алекс и Эстелла в полной гармонии, а Ксандер нажимал на какие вздумается клавиши, получая нечто новое и необычное. Иногда по вечерам приходила Ютт присмотреть за Ксандером, а Эстелла с Алексом отправлялись в театр Пале-Рояль.
Эстелла надевала свое ничуть не устаревшее золотое платье, и не только из ностальгии – ради того, чтобы увидеть, как жилка на шее Алекса начинает биться быстрее, когда он смотрит на нее, прижимает ее к себе так близко, насколько возможно, и шепчет на ухо: «Боже, как я тебя люблю!»; чтобы преодолеть искушение остаться дома в постели, обнаженными, и вместо того ощутить ту же самую вибрацию, когда-то пробежавшую между ними в театре; почувствовать, как невыносимо даже просто смотреть на Алекса, ощущать его руку на своем бедре, пальцы на своем запястье и знать, чем они займутся позже, когда вернутся домой.
Так продолжалось, пока однажды Алекс не пришел с выражением досады на лице, и Эстелла потянулась смахнуть ее.
– Придется уехать на пару дней, – сообщил Алекс. – Сегодня вечером. В Германию. Взять тебя с собой не могу.
– Ничего страшного. Несколько дней как-нибудь переживем, – беззаботно ответила она. Ведь совсем скоро они вернутся в Нью-Йорк, где заживут обычной жизнью и не будут разлучаться так надолго.
– Я написал рапорт. Это моя последняя командировка. Стану заурядным манхэттенским адвокатом, а во Францию мы будем ездить на лето, и… – Он замолчал и взглянул на Эстеллу так пристально, что у нее перехватило дыхание. – У нас будет настоящая жизнь, Эстелла.
– У нас будет настоящая жизнь, – повторила она.
И она действительно верила, что их совместная жизнь будет удивительной и незабываемой.
Верила до следующего утра, когда Ксандер забрался к ней в кровать и она услышала, как что-то позвякивает.
– Что там у тебя? – сонно спросила Эстелла.
Ксандер распахнул пижамку. На груди мальчика висел медальон Алекса, слишком длинный для ребенка.
– Мне папа вчера отдал, – пробормотал он и свернулся калачиком рядом с Эстеллой. – Сказал, пусть он нас охраняет вместо него.
И Эстелла почувствовала это – почувствовала взрыв и тот миг, когда Алекс перестал существовать и как его душа, пролетая мимо, коснулась ее лба – легко, почти неощутимо, – и Эстелла сжала медальон в руке, схватила на руки Ксандера и закричала: «Нет, нет, нет, нет, нет!»
Часть 12
Фабьен
Глава 37
Август 2015 года
Две недели спустя после выхода статьи в «Нью-Йорк таймс» Фабьен пришла в офис рано – это стало ее привычкой – и улыбнулась, обнаружив, что Ребекка уже сидит за столом и что-то сосредоточенно изучает.
– Что читаешь? – Фабьен налила себе кофе и села напротив.
Девушка протянула ей журнал в небесно-голубой обложке.
– «Синяя книга». Каталог Тиффани. Мне его присылают каждый год, с тех пор как я получила в подарок от мамы на двадцать первый день рождения ключ-подвеску. Взгляни, какая красота. И назван твоим именем.
Фабьен прочла заголовок на первой странице:
Новая коллекция Тиффани: «Женщина, которую я люблю».
И ниже, более мелким шрифтом:
Наш ведущий дизайнер Уилл Огилви, отдавая дань восхищения дивной красоте женщин, предостерегает: вы не сможете не найти в нашем последнем каталоге украшение, которое будет достойно вашей любимой.
Со страницы на нее смотрел изумительный сверкающий кулон, выполненный из отполированного белого камня, внутри которого словно плавал ископаемый морской конек.
Подобно тому как сохранилась в окаменелостях история древнего животного, существовавшего миллионы лет назад, так и любовь, пройдя с человеком отмеренный ему срок, будет жить вечно. Кулон «Фабьен», 110 тыс. долларов.
– Что-то не так? – воскликнула Ребекка с нескрываемым любопытством, когда Фабьен оторвала глаза от каталога и метнулась в свой кабинет.
Она захлопнула дверь и схватилась за телефон. Вот же дура! Конечно, она хотела, чтобы коллекция имела успех. Вложить в бизнес все – одна сторона ее жизни, то, без чего она не может. И в этом ничего неправильного. Однако в ее жизни есть и любовь.
Фабьен трудилась не покладая рук, желая угодить призраку Эстеллы, призраку отца, прессе и буквально всем на свете – и забыла, что единственный человек, которого она в состоянии сделать счастливым, – это она сама. А она пыталась найти счастье и в компании «Стелла Дизайн», и с Уиллом.
Фабьен набрала номер Уилла.
– Алло! – Трубку сняла секретарша. Фабьен спросила Уилла, однако он был на совещании. Пришлось продиктовать сообщение.
Минут десять она расхаживала по кабинету и в конце концов взяла телефон и написала: «Можешь подойти в бар «Момофуку» в восемь? Нужно поговорить».
Фабьен вышла из кабинета, принципиально оставив на столе телефон, чтобы не проверять его каждые пять минут, и с ощущением необычной уверенности в себе спустилась в салон ателье, где проходила окончательная примерка. Весь день она наблюдала, как манекенщиц одевают, устраняют недоработки, наводят окончательный лоск. Когда закончили с примеркой последней модели, Фабьен вернулась в кабинет, бросилась к телефону и поблагодарила бога: ответ Уилла, пусть даже короткий и обезличенный, все-таки содержал слово «да».
