Без четверти девять Эстелла была готова.
* * *
Алекс пришел рано, выбрал наблюдательный пункт у здания в северо-восточном углу парка и сделал вид, что читает газету.
Двадцать минут спустя появилась Эстелла, и все его тело пронзила боль. Выглядеть настолько чертовски прекрасной – это преступление! Она была явно взволнована: волосы распущены и не уложены, пуговицы застегнуты неправильно. У Алекса заныли кости – верный признак, что ничего хорошего ждать не стоит.
Он видел, как Эстелла отперла ворота своим ключом и зашагала в направлении сидящего на скамейке мужчины. Тот слегка развернулся, и Алекс заметил у него на коленях еще кое-что. Не стоило особого труда распознать в мужчине Сэма, а на коленях у него – ребенка.
Эстелла опустилась на скамью рядом с Сэмом, который перевел глаза с ребенка на нее и что-то сообщил; обычно родители так разговаривают друг с другом о своих детях. Алекс видел, как Эстелла рассмеялась, видел, как Сэм приобнял ее за плечи и поцеловал в макушку. Спросите любого человека на свете, и он скажет: эти трое – одна семья.
У Алекса сжалось сердце – настолько сильно, словно его выкручивали. Нужно бежать, пока они его не заметили. Эстелла дала ему понять, ясно и недвусмысленно – у нее семья, и Алекс должен навсегда забыть обо всем.
Если бы он только мог забыть…
* * *
Эстелла повернулась к Сэму, чтобы взять у него Ксандера. В эту секунду ветер сорвал с мальчика шапочку и унес прочь. Она бросилась ловить ее и увидела мужчину, торопливо идущего по улице в сторону от парка. Мужчину, которого она узнала бы где угодно.
– Алекс! – закричала она так громко, как могла. – Алекс!
Эстелла помчалась к воротам, однако, когда добежала до угла, Алекс уже исчез.
– О нет! – воскликнула она.
Ксандер подковылял к ней и пробормотал:
– Мама!
Это единственное слово внезапно дало Эстелле понять, насколько она заблуждалась. Все, что она до сих пор считала серьезной проблемой, оказалось пустышкой. Ксандер – самый замечательный, самый счастливый и самый красивый ребенок, невзирая на то, что в его жилах течет кровь Гарри Тоу. Любовь, терпение и доброта настоящей семьи Ксандера – Эстеллы, миссис Парди, Джейни и Сэма – сделали все, чтобы мальчик рос ни в чем не похожим на Гарри. Ксандер – совсем другая личность.
А ведь то, что Эстелла поняла насчет Гарри на вечеринке, это еще не все. Да, Гарри разрушать уже нечего, однако она сама разрушила свое будущее с Алексом – мужчиной, которого безмерно любила, – даже не дав этому будущему начаться. Угрызения совести и стыд следовало оставить Гарри, а не себе. Пытаясь защитить Алекса и солгав ему, будто совершила ошибку, она отдала в руки Гарри еще одну жалкую победу.
Эстелла принялась тереть глаза ладонями. Алекса ей ни за что не догнать. Ему лучше многих других известно, как обмануть слежку и отделаться от «хвоста». И вряд ли он теперь скоро появится на Манхэттене. Однако это уже не имеет значения.
Как только закончится эта проклятая война, она придет к Алексу вместе с Ксандером и расскажет, что совершила ужасную ошибку. Не потому, что полюбила его, а потому, что оттолкнула. Она расскажет, что любит его по-прежнему. Что хочет выйти за него замуж. И что надеется каждой крупицей своей души и тела, что и он ее тоже любит.
Только бы он пережил эту войну.
Боже, пожалуйста, не будь таким жестоким. Пожалуйста, пусть он выживет. Пожалуйста, дай мне возможность подарить ему Ксандера. Пожалуйста, позволь нам наконец быть вместе.
* * *
Алекс натолкнулся на маму Эстеллы в Марселе совершенно случайно. Он не был знаком с ней; организация сети конспиративных квартир входила в обязанности Питера. Однако, увидев женщину, так похожую на Эстеллу, он, не успев остановиться и подумать, протянул руку и спросил:
– Эстелла Биссетт – ваша дочь?
Она бросила на него равнодушный взгляд; Алекс понял, что женщина ведет себя так, как ее учили, – отвечает «нет» на все вопросы, чтобы не попасть в беду. Он назвал ей свою кличку, и лишь тогда женщина последовала за ним в кафе, где они заняли места в дальнем углу зала, внимательно следя за немецкими солдатами. Оба разговаривали на французском; на тот момент Алекс был французом, рабочим военного завода, который зашел перекусить в свой обеденный перерыв.
Жанна смотрела на него через стол глазами Эстеллы. Вот только в них было меньше блеска и больше тоски – так много они повидали.
– Я знаю вашу дочь, – сказал Алекс.
– Как она? – спросила Жанна.
– Счастлива. Однако очень переживает. Из-за вас.
– Ведь это вы передали мне ее письма. Она вам очень дорога.
Ему не требовалось отвечать. Все и так на лице написано; все его чувства к Эстелле. А еще разбитое сердце и горечь потери. Однако он попытался все отрицать:
– Эстелла – мой друг. А любит она другого мужчину, Сэма. У них ребенок.
– Она разузнала про Лену?
Алекс снова кивнул:
– Если вы напишете письмо, я смогу переправить его Эстелле. Дочь будет счастлива получить от вас весточку.
Жанна исписала две страницы мелким аккуратным почерком. Закончив, она вручила письмо Алексу.
– Вам следует это прочесть.
Он замотал головой, однако она повторила, более настойчиво:
– Вам следует это прочесть.
И Алекс прочел. О том, что Гарри изнасиловал и Жанну. И Алекс понял, каким безмозглым идиотом он оказался. Поверил, будто сам виноват, что его Эстелла бросила. А ведь она не смогла взглянуть в лицо себе самой.
Он прикрыл глаза и вспомнил, какой больной она выглядела в тот вечер в долине Гудзона, когда сообщила, что не может остаться с ним. Это он виноват. Тысячу раз виноват. Если бы тогда не сдался, не уехал в Европу. Но теперь слишком поздно. Она замужем за Сэмом. У нее ребенок.
Алекс открыл глаза и произнес, едва контролируя себя:
– Я прослежу, чтобы ваша дочь получила письмо.
– Спасибо.
Жанна ушла.
В ту же ночь он услышал от Питера, что одну из его связных в Марселе схватили и после пыток расстреляли. Алекс сразу понял, о ком идет речь.
* * *
Потребовалось три месяца, чтобы переданное через Алекса письмо добралось до Нью-Йорка и попало в руки Эстеллы.
Она распечатала его, с удивлением обнаружив на конверте знакомый почерк Алекса. Внутри был еще один конверт, подписанный рукой мамы, и короткая записка:
Мне очень, очень жаль. А.
Эстелла поняла, что это значит. Мамы больше нет. Все, что ей оставалось, – это перечитывать ее письмо, заливаясь слезами.
Прости меня, мама. Я так виновата перед тобой.
