– Что с тобой?
Он вздрогнул, ненадолго прикрыл глаза, потом с деланым спокойствием обернулся ко мне:
– Все в порядке.
– Не морочь мне голову!
Его ладони медленно соскользнули со стола, он выпрямился и размеренным шагом подошел ко мне:
– Все нормально, клянусь тебе. Просто…
Он натянуто улыбнулся:
– В понедельник подписываем документы.
Я отшатнулась, моментально забыв о Самюэле.
– В понедельник утром. Рано утром, чтобы быть точным, – продолжил он. – Так что тебе надо договориться о подмене.
– Погоди, как-то все слишком быстро! Почему?
Глубокий вдох, чтобы набраться храбрости. На ногах я стояла твердо, но сердце колотилось.
– В среду мне надо быть в Сингапуре, последний срок. Сразу после подписания я уеду в Марсель, мне удалось подыскать пересадку в Париже, и я не могу на нее опоздать.
Он все подготовил. Все организовал. В понедельник. Он уезжает в понедельник. Меньше чем через три дня я попрощаюсь с ним навсегда. Но стану владелицей «Дачи». Почему же воплощение мечты всей моей жизни сопровождается такой безмерной печалью? В глубине души я надеялась, что он объявит, что передумал, и не уедет. Но у него там своя жизнь. Все призывало его в Сингапур, а через несколько лет он окажется где-то еще. Он дал себе передышку, освежил свои чувства, а теперь перевернет страницу. Я окончательно и бесповоротно лишена права получить все. Мирно и не опасаясь за завтрашний день, жить и работать здесь, и чтобы рядом со мной был человек, которого я люблю. Или я требую слишком многого? Судя по всему, да. Такова моя судьба – все, кого я полюбила, покидают меня. Мать. Самюэль. Джо и Маша. А теперь Василий. Наверное, на мне проклятие. Я резко развернулась – не хотела, чтобы он увидел мои слезы, которые мне было не под силу остановить. Он придержал меня, не дав сбежать, обнял за талию, прижался к моей спине, а я втянула голову в плечи, потому что мне было страшно. И это был глубинный страх, пришедший из далекого прошлого.
– Прошу тебя, Эрмина. Прости, у меня нет выбора.
Не хочу я больше слышать эту фразу. Нет выбора! Выбор есть всегда. Никто не заставлял его почти насильно продавать мне «Дачу». Никто не мешает ему любить меня. Никто – кроме него самого.
Он обнял меня еще крепче, он весь дрожал. Уткнулся носом мне в шею. Я сжала зубы, чтобы не заорать, и уставилась прямо перед собой неожиданно сухими глазами.
– Василий, отпусти меня, сейчас же отпусти. Мне надо работать. Я должна заниматься отелем.
Не сразу, но он все же сдался и медленно отодвинулся от меня.
Вечером все было так же, как утром. Зачем он с таким упорством продолжает выкладываться ради «Дачи»? Ему больше не нужно притворяться. К тому времени, когда пора было идти домой, я наконец решилась: не отпущу Василия, пока он не объяснит мне, что его гложет, что удерживает нас на расстоянии друг от друга. Единственный способ вынудить его признаться – приставить нож к горлу. Отель погрузился в сон, Шарли только что закрыл ресторан и ушел. Я слышала, как он прощался во дворе с Василием. Мы остались одни. Я включила Машин ночник, взяла сумку, где лежал мой фонарик, и вышла во двор, готовая выдать ему все, что накопилось, а потом уйти спать. Он метался как лев в клетке, но, увидев, что я спускаюсь с крыльца, резко затормозил. Я подошла к нему, мой настрой его обескуражил. Думаю, со стороны я выглядела сильной и гордой, однако внутри у меня бушевало настоящее землетрясение.
– Я не поеду в понедельник к нотариусу. Я этого не хочу.
Смысл заявления был для него ясен, но он отказывался принимать очевидное.
– Чего ты не хочешь?
Он не облегчал мне задачу.
Иди до конца, Эрмина, рискни.
– Я не хочу «Дачу». Оставь ее себе. Я не подпишу договор.
Василий, сильный мужчина, умеющий руководить и не приученный слышать отказы, дрогнул. Мне было тяжело причинять ему боль. Весь его облик буквально кричал о страдании. Но я не сдалась и сделала еще шаг к нему, стремясь показать, что отвечаю за свои слова и он не испугает меня. Я дотронулась до него, ощутив ладонью ткань его рубашки.
– Почему, Василий? Почему?
Я швырнула ему в лицо это «почему». Я поймала его взгляд и не отпускала, не оставляя сомнений в том, что нет такой силы, которая заставила бы меня выполнить его просьбу, его требование – позволить ему сбежать, не брать на себя ответственность. Мы надолго замолчали, он не признавал себя побежденным. Я с досадой пожала плечами и направилась к маслобойне. Я успела пройти не больше десяти метров, когда Василий схватил меня за руку.
– Ты хочешь знать? – выкрикнул он. – Ты действительно хочешь знать?
Теперь в ярости был он. Молча и грубо он потащил меня в библиотеку и закрыл за нами дверь. Кивком предложил сесть на кушетку. Стиснутые зубы, с трудом обуздываемый гнев – вот что я видела. Он открыл окно, вдохнул густой ночной воздух. Как выяснилось, в загашнике Джо еще оставались бутылки. Василий налил себе и выпил залпом, словно готовясь к бою.
– Ты уверена, что хочешь?
Я испугалась того, что сейчас услышу. Но поздно было раскаиваться в своем решении или бежать.
– Да.
Василий предпочел бы, чтобы я отказалась. Он надолго закрыл глаза, сосредоточился, заново погрузился в воспоминания, которыми не желал делиться.
– Он действительно ничего тебе не сказал?
– Ты о ком?
Он внимательно посмотрел на меня, и я догадалась, что любовь ко мне, в которой я не сомневалась, борется в нем с болью, глубоко въевшейся в его плоть и кровь. Очередной долгий вдох, чтобы собраться с духом.
– Самюэль.
– А он тут при чем?
– Последний раз, не считая сегодняшнего дня, я видел Самюэля на похоронах Эммы.
– Но это же невозможно!
Мне как будто затянули петлю на шее.
– Я все тебе расскажу, Эрмина, – пообещал Василий спокойным голосом, слишком спокойным, пожалуй. – Начиная с самого детства и включая события двадцатилетней давности. Я буду говорить об Эмме… Я не стану ничего сглаживать и не буду тебя обманывать. Было много счастья, но и столько же несуразностей… Я бы очень хотел избавить тебя от этого…
Я окончательно потерялась и перестала что-либо понимать. Я приготовилась погрузиться в неизвестную мне историю, в которой, однако, так или иначе сыграла какую-то роль, сама того не подозревая. Это была история отца моих детей, Джо и Маши – их я любила, как отца и мать, – Эммы, которую я никогда не видела, но которая всегда незримо присутствовала, и мужчины, в которого я была влюблена двадцать лет.
Глава шестнадцатая
Он расслабился, лицо его стало спокойным, он словно избавился от всего, что так долго держало его в тисках. Больше он не сбежит, не увильнет, потому что, потребовав от него ответа, я как будто предоставила ему карт-бланш – он получил от меня право выложить все без утайки. Все, что он скрывал до сих пор. К моему великому удивлению, Василий широко улыбнулся. Он был взволнован, взгляд терялся где-то вдали, в нем читалась знакомая Машина меланхолия. И ностальгия Джо.
