– Если быть с тобой совсем честным – а я должен, – я объяснил им, что у «Дачи» уже есть новый владелец.
Я отпрянула, его слова обожгли меня.
– Ааа… ты продал ее кому-то другому.
Я заговорила быстро-быстро, молчание было недопустимо, иначе я сломаюсь. А я не хотела этого. Я сильнее. Обязана быть сильнее. Он притянул меня к себе и сжал в ладонях мое лицо.
– Эрмина, это ты… Ты новая владелица. Я поехал, чтобы объявить им это. А всю историю я тебе рассказал, чтобы ты не удивилась, если они вдруг заявятся сюда. Правда, я предупредил их, что ты опаснее моих отца и матери, вместе взятых, и будешь защищать «Дачу» как зверь.
Я старалась высвободиться, но не могла. Я боролась с подступающими рыданиями и злостью, на что уходили все мои последние силы.
– Ты не должен был им такое говорить! Это невозможно, Василий… Если бы я могла, ты догадываешься, что… Но у меня нет средств, даже если я влезу в долги на всю оставшуюся жизнь и повешу эти долги на своих детей и внуков, я все равно никогда не сумею выкупить у тебя «Дачу».
Он мягко улыбнулся:
– Плевать мне на деньги, они мне не нужны. Я обратился к доброму старичку нотариусу, который работал с моими родителями. Он уже несколько дней выясняет, как это лучше оформить. Я немало времени проторчал в твоем кабинете и нашел все твои деловые и банковские документы – надеюсь, ты простишь мне, что я рылся в твоих бумагах. Я все ему передал. Он сейчас готовит договор, чтобы это было бесплатно или почти бесплатно и абсолютно законно – мы постараемся обойтись без методов моего отца. Но если без них никак, мы и к ним прибегнем… Когда я уеду, ты будешь единственной владелицей «Дачи». Потом сможешь завещать ее Александру и Роми.
По моим щекам потекли слезы.
– «Дача» должна оставаться в твоей семье.
– Ты часть нашей семьи. Для моих родителей, для меня. И – я знаю, что могу говорить от ее имени, – ты была бы членом семьи и для моей сестры. Она бы согласилась со мной, я целиком и полностью убежден в этом.
Василий снова улыбнулся мне. Он был уверен в себе и в своем решении. Поток эмоций швырял меня из стороны в сторону, я боялась поверить. Неужели это действительно происходит со мной? Однако прикосновение его рук, его аромат, плавающий вокруг меня, ночные шумы и шорохи – все это было более чем реальным. Я действительно проживала этот момент наяву. Я существовала. У меня была семья, я была членом семьи. Я принадлежала к семье, к клану. Я стремилась к этому всю свою жизнь. И семья моей мечты приняла меня, сделала одной из своих.
– Ты как будто все еще не взяла в толк, что уже много лет «Дача» держится на тебе и ты бы не могла делать свою работу лучше, даже если бы родилась здесь. Она твоя. Ты – это она. Я понял это в день своего отъезда двадцать лет назад. Когда я увидел тебя у окна… Вы с ней уже тогда были единым целым, хотя ты и приехала совсем недавно.
Я еще боролась за то, чтобы избежать страдания, которое мне не по силам. Если я хоть на мгновение поверю, что я здесь у себя дома, что «Дача» моя, что никто не разлучит меня с ней, а потом окажется, что это не так, то я буду уничтожена. И уже не поднимусь.
– Сомневаюсь, Василий, что ты правильно оцениваешь эффект своих слов.
– Абсолютно правильно оцениваю, поверь мне. Я откровенен и искренен с тобой. Ты здесь у себя дома, Эрмина. «Дача» – это и есть твой дом.
Иными словами, он обо мне все знал. Маша выдала мои тайны… но я не сердилась на нее за это. И в выражении лица Василия не было даже намека на жалость, оно светилось любовью и доверием. Девочка, прятавшаяся в глубине моего существа, наконец-то была в безопасности, как и мои дети до конца их дней. У нее, у них, у меня, у всех у нас есть где-то корни. Все мои оборонительные сооружения рассыпались, я прижалась к нему, он крепко-крепко меня обнял. И позволил вволю выплакаться. Я плакала от облегчения, от счастья, от страха из-за свалившейся на меня ответственности, от сознания, что я существую, что я больше не пустое место, что я женщина и мать. И в то же время я чувствовала какую-то смутную, глухую, подспудную грусть, с которой не только не могла справиться, но даже толком не могла ее распознать. Откуда она взялась? Отчего она? Усталость, неуправляемые, мощные, сокрушительные эмоции мешали мне правильно проанализировать, что именно меня волнует, что на меня давит, не позволяет радоваться осуществлению мечты всей моей жизни. Что-то опять от меня ускользало. Но слабость подкосила меня, и я понемногу погружалась в мягкую туманную мглу. Ноги почти не слушались. Василий поднял меня и понес, моя голова упала ему на шею, я была в его руках словно тряпичная кукла, и мне едва удавалось удерживать глаза открытыми.
– Тебе нужно поспать, ты совсем вымоталась, – шепнул он.
Он вошел в маслобойню, постоял пару секунд на пороге, пробежал взглядом по комнате:
– Твоя спальня должна быть там.
Он без малейшего колебания двинулся в правильном направлении, уложил меня на кровать, накрыл простыней и долго смотрел на меня, не говоря ни слова. Мне хотелось воспротивиться усталости, притянуть его к себе, потребовать, чтобы он остался со мной, но я с трудом смогла лишь уцепиться за его руку и переплести его пальцы со своими.
– Спи. Теперь все будет хорошо.
И перед тем как я окончательно провалилась в сон, мне почудилось, что я ощутила на губах его поцелуй.
Глава пятнадцатая
Назавтра я пришла на работу, по-прежнему не до конца все осознавая. Василий сидел на ступеньках крыльца, улыбался и ждал меня. По сравнению со вчерашним днем он выглядел отдохнувшим. Что это – облегчение, избавление от тяжкого бремени? Я села рядом с ним, как можно ближе, и запретила себе класть голову ему на плечо.
– Я уже в порядке, – объявила я.
Что не было полной правдой. Вопреки счастью – неоспоримому, – оттого, что меня не разлучат с «Дачей», я потеряла ориентиры в своей новой реальности. Имелся и более личный нюанс: мне трудно было совладать со смутным воспоминанием о его губах, касающихся моих.
– Ты мог бы вчера остаться со мной.
Он покосился на меня:
– Я очень хотел остаться. Поверь, уйти от тебя было пыткой.
Он еще чуть-чуть придвинулся ко мне, наши лица почти соприкасались. Не важно, что было вокруг и кто мог нас увидеть, застать врасплох, все равно каждый проведенный рядом миг делал наше желание еще более острым. Он погладил мою щеку, дотронулся до губ.
– Такой же пыткой, как сейчас, когда я не могу тебя поцеловать.
Он прикрыл глаза и задержал дыхание, стараясь совладать с собой, а мое дыхание участилось. Потом он резко встал.
– Давай сменим тему, если не возражаешь, – попросил он.
– Да, имеет смысл, – ответила я суше, чем намеревалась. – Я уже почти готова спросить тебя, почему… Или это по-прежнему под запретом?
То, что он делал для «Дачи», никак не устраняло сумеречные зоны, и я не была уверена, что долго вытерплю, не требуя ответов на свои вопросы. Он молчит, чтобы защитить нас, утверждал он, но защитить от чего?
