Долгие недели девочка ждала маминого возвращения, часами простаивая у окна, чтобы не пропустить ее. Она знала, что другие встречаются с родными в комнате с зелеными стенами, вот и она в один прекрасный день увидит свою маму в комнате с зелеными стенами. Но ее мама так и не появилась в комнате с зелеными стенами. Милая дама, которая бывала у них дома до того, как мама ушла, встретившись с ней, сказала: «Эрмина, перестань ждать, если она придет, тебя позовут».
Так девочка стала Эрминой.
Мама никогда не называла меня по имени. А я никогда не переставала ее ждать. Я искала ее, покинув приют, как только мне исполнилось восемнадцать, но она исчезла, растворилась, улетучилась, как будто ее никогда не существовало. И напротив, та девочка так никогда и не исчезла, она по-прежнему пряталась в где-то глубине моей души. Подросток, а потом женщина, в которую я превратилась, заключили с девочкой соглашение, что та будет молчать. Машин отъезд доказал, что она не замолчит никогда, будет вечно напоминать мне, что моя мать ушла и оставила меня одну, без нее. Но с тех пор я выросла, у меня были и другие разочарования, я получала новые удары, но вопреки всему сумела выпутаться. Маша не была моей мамой, и Маша сказала, что любит меня. Моя мать никогда мне этого не говорила, даже в ответ. Вот почему я больше никогда этих слов не произносила. В моих устах они могли быть обращены только к детям. После молчания матери ни один взрослый человек, даже если он говорил мне это, не услышал от меня «я тебя люблю» – я боялась вымолвить эти слова и не получить ответа. И Самюэль ни разу их от меня не добился. Я пользовалась всякими уловками, и он в конце концов смирился.
Машино «я тебя люблю» было моим самым драгоценным сокровищем. И Маша не бросила меня в неизвестном месте с чужими людьми, которые пытались заставить меня заговорить. Нет, Маша оставила меня в своем доме и назвала его моим домом. Слова «я тебя люблю» и «ты у себя дома» немного успокоили восьмилетнюю девочку. Она теперь кричала чуть менее громко. Впервые я наблюдала, как она едва ли не просияла. Я слышала, как она умоляет меня поверить в эти слова. Ради нас обеих. Ради нее и ради себя я это сделаю, я распрямлю спину ради нас двоих, я выстою.
Я снова включила зажигание в машине Джо и поехала к «Даче».
Глава восьмая
Середина июня. «Дача» готовилась к летнему наплыву гостей. Не время расслабляться. Хочешь не хочешь, придется пока забыть о печали из-за Машиного отъезда и о невозможности смириться с пустотой, образовавшейся после смерти Джо. Лучшего момента, чтобы заставить нас отвлечься от переживаний, Маше было не выбрать. Мне всегда нравился период, когда машина начинает работать на полную катушку. Затишье восстановится только через много недель, когда листья, высушенные тяжелым летним зноем, начнут слишком рано падать на землю.
Я бы ни с кем этим не поделилась, боясь, что меня примут за свихнувшуюся на мистике, но иногда я чувствовала, как стены «Дачи» возбужденно вибрируют в предвкушении бурной жизни высокого сезона. Сердце гостиницы билось так же нетерпеливо, как и мое. Дом был живым существом, и когда в нем собиралось много народу, его подпитывала бесконечная смена гостей, которые приезжали, уезжали, купались в бассейне, ели, развлекались, отдыхали. И мы, те, кто заботились об этом живом царстве, должны были дарить заботу и нашим гостям тоже, радушно принимать их, не поддаваясь усталости, всегда улыбаясь. Мне нравился этот вызов, повторявшийся каждый год. И каждый год это было как в первый раз. Хотя «Дача» была открыта десять месяцев из двенадцати, ключевыми были четыре таких коротких и вместе с тем таких длинных месяца. Мы, конечно, не сбавляли обороты и не снижали уровень обслуживания, если клиенты приезжали в разгар осени или в начале весны, но тогда мы не находились под постоянным давлением. Что до меня, то вечное отсутствие времени, как и необходимость носиться туда-сюда, держать в памяти тысячи мелочей, следить, чтобы все было безупречно, идеально и все на своем месте, меня устраивало. В свой первый сезон я была совершенно сбита с толку завладевшей «Дачей» лихорадкой, в которую сама была втянута, недоумевая, как со всем управиться. Никогда не забуду ощущение неожиданной пустоты, когда все вдруг остановилось. В тот день я утром проснулась и Маша объявила мне, что вечером отель не будет целиком заполнен и, значит, я могу не торопиться с уборкой номеров. «Дача» заговорила постепенно стихающим голосом, ею завладевала тишина, помещения пустели, терраса засыпала, листья опадали, света становилось все меньше. Лето закончилось.
Поэтому я надеялась на помощь летнего кипения и бурления, чтобы любой ценой продержаться и успешно довести до конца этот сезон, наперекор всем бедам и тяжелому горю последних месяцев. Маша была права: они с Джо оставались в этих стенах, их души слились с этим местом. «Дача» жила ими и дышала их дыханием. На меня была возложена миссия, и я надеялась выполнить ее, превзойдя их ожидания. Маша передала «Дачу» под мою опеку.
Маша… Ее сын проявил чуткость – что явилось для меня сюрпризом – и прислал мне сообщение по электронной почте:
Дорогая Эрмина!
Мама приехала усталая, но спокойная, потому что «Дача» под твоим присмотром, а мама тебе полностью доверяет.
Она попросила предупредить тебя, что позвонит или напишет, как только почувствует, что готова. Пока для нее все слишком свежо – смерть моего отца и ее отъезд. Думаю, ей понадобится время.
Желаю удачно справиться с сезоном, и до скорого.
Василий
Это письмо подтвердило худшие мои опасения: Маша уехала навсегда. Я выполняла ее просьбу: не давала о себе знать и не пыталась выйти с ней на связь. Хотя чего уж проще – позвонить ее сыну и попросить дать трубку Маше. Но она этого не хотела, не могла. Да я и сама не была уверена, что мне хочется разговаривать с ней на таком расстоянии, в особенности после того, что мы сказали друг другу в аэропорту. После этого любое слово было бы пустым и не имеющим никакой ценности. Я бы не вынесла пауз в телефонном обмене репликами, полное молчание было, пожалуй, лучше.
Нас затягивало в круговорот лета. Клиенты были в восторге и чаще, чем обычно, говорили нам разные приятные слова. Стояла великолепная погода: никаких гроз, рискующих испортить прекрасные ужины на террасе ресторана, где каждый вечер не было ни одного пустующего столика. Ни дня с мистралем, заставлявшим замолчать цикад. И я скрещивала пальцы, прося высшие силы, чтобы все так же шло и дальше и чтобы никто не отменял бронирование в последнюю минуту. В суматохе начала лета я радовалась постоянному – и приятному, должна признать, – присутствию Самюэля. Он приезжал в отель через день под тем предлогом, что нужно проследить за состоянием сада и работой его бригады. Раньше он обходился без таких проверок, а это означало, что сейчас он волнуется за меня, о чем можно было догадаться и по его внимательным взглядам. Он приезжал, мы болтали несколько минут о том о сем, о детях (и он ни в чем меня не упрекал), о его бизнесе, о «Даче». Иногда, и даже часто, мы смеялись. Это мне нравилось, после таких неожиданных пауз я чувствовала себя лучше.
