– Понимаю, – ответила Ли. – Знаешь, Чичи, мне всегда нравилась в тебе эта черта. Ты натура творческая, но при этом практичная. Может, Тони и болван в том, что касается женщин, но зато ты будешь привязана к его финансовым делам до конца жизни. Нельзя позволять себе расклеиваться.
– Я и не позволю. И еще – в моем отношении к нему дети должны видеть только хорошее.
– Давай встретимся, когда ты сюда вернешься. Скажешь, если я как-то могу помочь с переездом.
– Договорились.
– С тобой все будет хорошо, Чичи, я уверена. Я это поняла в тот день, когда увидела тебя на сцене с банкой драже в руках.
11
1957–1965
Teneramente
[92]
Было воскресенье, сочельник, и над Нью-Йорком кружился снег. Ловко лавируя, Ли Боумэн протащила Тони и Чичи сквозь толпы пешеходов, провела их в двери театра Эда Салливана и доставила за кулисы как раз вовремя для репетиции перед прямым эфиром – праздничное шоу 1957 года должны были транслировать по национальному телевидению.
Оркестр Тони Армы вернулся домой после продолжительного турне по Западу, завершившегося месяцем выступлений в Лас-Вегасе. Чичи предвкушала, как они всей семьей проведут вместе праздники. Она собиралась поговорить с мужем по душам – об их совместном будущем, о ее собственных перспективах, о детях. Но, как обычно, шоу-бизнес был важнее всего, и Тони Арма не мог упустить такого шанса.
В душную студию то и дело врывались порывы ледяного ветра из подпертой табуретом служебной двери. В воздухе смешались сигаретный дым, аромат свежесваренного кофе и резкий запах бальзама от простуды. Артисты, которым предстояло этим вечером выступать в «Шоу Эда Салливана», ждали за кулисами, разогреваясь, поправляя сценические костюмы и нанося грим перед репетицией. Прогон шел в порядке, предусмотренном программой, – певцы, жонглеры, комики и музыканты. Все они соперничали за минуту с самим маэстро. Эд Салливан, режиссер этого действа, ловко управлял своим шоу, пропуская исполнителей одного за другим, будто железнодорожных пассажиров через турникет в час пик. Он был невозмутимым, энергичным и решительным машинистом за штурвалом этого экспресса.
Рабочие сцены выкатили рождественский реквизит – усыпанные синтетическим снегом искусственные елки. Сверху спустились разрисованные полярными пейзажами декорации. Осветители направили лучи золотистого, розового и белого света на исполнителей, а телекамеры заняли свои места перед началом репетиции.
Тони, Ли и Чичи пробирались между собравшимися за кулисами артистами. Рослые молодцы из «Гли-Клаба» Университета Нотр-Дам в черных визитках спокойно стояли у стены, источая мощные пары одеколона «Виталис» и повторяя свой вокализ. Неподалеку от них жонглеры-тарелочники из Национального цирка Австрии удерживали на длинных палках фарфоровые тарелки, их коллеги-гимнасты кувыркались по-дельфиньи, а другие жонглеры высоко подбрасывали кегли. Слегка раздвинув закулисный занавес, Тони завороженно наблюдал за репетирующим на сцене Бобби Дарином
[93] с ансамблем – они, казалось, не замечали царившего вокруг переполоха.
– Как уверенно он держится! – восхищенно заметил Тони.
– Дальше мы уже сами займемся мистером Армой, – сказал режиссер-постановщик. – Ноты у вас с собой?
Чичи вручила ему папку.
– Удачи, Сав! – Чичи быстро поцеловала мужа.
– Это просто чудо, – сказала Ли, провожая глазами уходивших за занавес Тони и режиссера. – Тони наконец-то попал к Салливану. Я сто лет пытаюсь выбить для него выступление на этом шоу.
– А откуда мы сможем посмотреть? – спросила Чичи.
– Сейчас узнаю. Подожди меня здесь.
Ли исчезла, зато вошла Тэмми Твайфорд, типичная двадцатичетырехлетняя красотка среднезападного розлива – курносая, глаза светло-карие, волосы цвета спелой вишни. Она была облачена в шифоновое ярко-розовое вечернее платье, усыпанное стразовыми подвесками. Чичи будто ударили под дых. Впрочем, удивляться было нечему – она ведь знала, что Тэмми еще до Вегаса стала главной певицей в оркестре Тони Армы. Хотя Тони и не говорил, что Тэмми будет выступать вместе с ним на телевидении, Чичи следовало самой догадаться. Она воспользовалась случаем, чтобы с ног до головы разглядеть свою соперницу. Чичи глубоко засунула руки в карманы своего вечернего пальто из черного бархата, к которому она надела на голову ободок из того же материала. Ободок украшала полученная от Тони на День матери аметистовая брошка. Словом, Чичи чувствовала себя вполне уверенно.
– Мисс Твайфорд? – обратилась она к девушке.
– Да?
– Я жена Тони. Говорят, вы гастролируете вместе с его оркестром. И в южной части турне нынешней зимой тоже планируете участвовать?
На лице Тэмми отразилась паника.
– О да, и я просто в восторге, – выдавила она.
– В восторге от предстоящей работы или от моего мужа?
Хоть Тэмми Твайфорд и была на пятнадцать лет моложе Чичи, ни опыта, ни хитрости ей было не занимать.
– Разве на такое можно дать неправильный ответ? – парировала она.
– Ну конечно, можно, Тэмми. Не стройте из себя дурочку. Объясните мне, что происходит?
– У мужа своего спросите.
– А что именно мне у него спрашивать?
Тэмми пожала плечами.
– Вот как. – Чичи сделала глубокий вдох. – Значит, так: давно все это тянется?
– Больше года, – сказала Тэмми.
Барбара прислала Чичи целую пачку статей о Тони и Тэмми, которые она вырвала из журналов, найденных в салонах красоты, больничных приемных и других местах, где женщины обычно долго ждали. Там рассказывалось о том, как Тони и Тэмми то появились вместе за столом у того или иного голливудского продюсера, то развлекались в ночном клубе в Лас-Вегасе, то были замечены во время турне в городах вроде Чикаго, где ночевали в шикарных местах вроде отеля «Дрейк». Чичи уже достаточно измучила себя этой информацией. Она продемонстрировала прочитанное мужу, но тот вполне правдоподобно заявил, что это все просто деловые встречи и что уж Чичи больше, чем какая-либо иная женщина, должна бы это понимать. Но Тони не был женщиной, он не понимал, какие здесь замешаны чувства, – вероятно, он и Тэмми не понимал. Зато Чичи прекрасно понимала. Она понимала Тэмми вплоть до самой Глэдис Овербай.
– Вы в него влюблены? – спросила Чичи.
– Да.
– В таком случае, Тэмми, нам надо что-то решать, не так ли?
– То есть?
– Это не может так продолжаться.
Тэмми поджала губки.
