– А почем ты знаешь, что ему понравится?
– На время Великого поста мистер Кинг решил отказаться от привычки отвергать хорошие куплеты.
– Ничего себе. Тогда он, может, выдаст мне премию?
– Не думаю. От прибавок к жалованью он тоже отказался на время поста.
– А что, если по случаю поста я откажусь от этого места?
Энн села на табурет рядом с Чичи.
– Даже и не думай! Ты в нашем стойле лучший автор. Я добуду тебе прибавку, если это тебя удержит. Много не выйдет, но хоть что-то.
– Дело не в деньгах.
– А в чем же? Как я могу помочь?
– У меня пропало ощущение, что я управляю своей жизнью.
– В каком смысле?
– Я никогда не хотела замуж.
– Почему?
– Замужество представлялось мне невыгодной сделкой.
Энн рассмеялась.
– Ну да, во многих смыслах так и есть, – признала она.
– Тогда почему же мы на это идем?
– А ты разве не хочешь детей?
– Наверное, хочу.
– Брак – это таинство. Стремиться к благодати – хорошо, тебе так не кажется? – сказала Энн.
– Конечно.
– Чичи, сомнения бывают у каждой женщины. А мы с тобой не знаем мира без войны. От этого все кажется непрочным. Мы ведь просто сидим и ждем. Ребята ушли, а мы остались работать и стоять на страже. Забавно, ведь и это выражение, по сути, относится к войне. Мы тоже на войне, хоть она и не называется так. Мы боремся за свое будущее и при этом понятия не имеем, каким оно окажется. Отсюда и твои сомнения. Дело не в твоем женихе, а в неизвестности, в нестойкости всего вокруг нас. Дело во всем прочем, кроме него самого.
– Ты так думаешь?
– Любовь способна на многое, но она не может сделать так, чтобы плохое перестало происходить. Или чтобы война скорее закончилась. И твой страх она тоже не способна подавить. Ты его любишь?
– Да.
– Это все, что у тебя есть. Тебе придется каким-то образом сделать так, чтобы этого было достаточно.
Энн сняла ноты новой песенки Чичи с подставки и переложила в свою папку.
– Знаешь, что сказала бы моя мама? – добавила она. – Она бы посоветовала тебе сходить к священнику.
– Все матери такое говорят.
– Вот поэтому матери всегда будут на земле. – Энн поднялась на ноги. – И священники тоже.
Хотя на рабочей неделе Чичи всегда ночевала в своей нью-йоркской квартире в «Мелодии», каждую пятницу вечером, как только удавалось освободиться, она садилась на поезд в Си-Айл-Сити. Побережье помогало ей восстановить силы, и к тому времени, когда в понедельник утром она возвращалась в Нью-Йорк, она была готова снова общаться с рекламщиками на радиостанции и сочинять песни о консервированном бефстроганове и долгоиграющих лампочках.
– Когда ты обратно в город? – спросил священник.
– Сегодня вечером, семичасовым поездом.
Чичи примостилась на жестком стуле напротив сидевшего за своим письменным столом священника в приходском бюро. Отец Джон Рауш изучал церковный календарь. Он был летним священником церкви Святого Иосифа. Филадельфийская епархия присылала его каждый раз, когда постоянные священники прихода уезжали в отпуск или уединялись для духовных упражнений. Семье Донателли нравился отец Джон Рауш; он часто приглашал свою сестру Мэриан, талантливую певицу с колоратурным сопрано, петь вместе с ним на мессе. Музыкальное трио сестер оценило этот дуэт сестры с братом.
– Похоже, 1945 год быстро заполняется. Отец Шонесси отметил недавно, что церковь свободна для двух венчаний в любую субботу ноября. Это оставляет нам достаточно времени, чтобы напечатать оглашение в приходском бюллетене.
– Тогда займите для нас первые две субботы, – сказала Чичи. – Я напишу Тони и попрошу выбрать, какую именно.
– А когда у него заканчивается служба? – спросил священник.
– Как только его отпустит флотское начальство.
– Тогда, может быть, лучше подождать с календарем. – Он закрыл его. – В любом случае с этим лучше справится ваш постоянный священник. Давай поговорим о делах. Ты слышала новую запись Эллы Фицджеральд?
– Ну и как вам?
– Бьет прямо в яблочко.
Отец Рауш встал и подошел к комоду. Он откинул крышку патефона и опустил иглу на пластинку. Из трубы полился медоточивый голос великой певицы, а вскоре к ней присоединился квартет с роскошными бархатными голосами.
– Это она с «Дельта Ритм Бойз», – пояснил он.
Чичи прикрыла глаза, вслушиваясь. Когда песня закончилась, она одобрительно кивнула.
– А когда ты возвращаешься на гастроли? – спросил священник.
– Я не возвращаюсь, святой отец.
– Будешь выступать в местном радиусе?
– Вряд ли.
– Если позволишь спросить, почему?
– Я выхожу замуж.
– Давая тебе супруга, Господь Бог не отнимает у тебя таланта.
– Если это так, Ему стоит пересмотреть устройство этого мира и заодно изменить мужчин.
– Ты ведь добилась успеха, Чичи. В чем сложность? Что у тебя не получается?
– Я заключила сделку с Богом. Пообещала бросить гастроли, если Он сделает так, чтобы Тони вернулся домой.
– Глупо.
– Ну спасибо, святой отец!
– Да я тебя дразню. Всем нам случается в отчаянии заключать сделки с Богом. Но Он вовсе не заставляет нас расплачиваться по счетам. Иначе я бы сейчас рыбачил в Монтане.
– Все не так просто.
– У тебя с Тони семейный бизнес. Это то же самое, что у семейства Ламарка с их грузоперевозками, у Фаикко с мясной лавкой и у Казелла с рестораном. Вы оба пишете и поете песни. Зачем же рушить успешное дело?
В то утро, когда Чичи уезжала из Нью-Йорка в Чикаго, чтобы оттуда пересесть на поезд до Лос-Анджелеса, в городе шел снег. От Тони прилетела телеграмма – ему неожиданно дали трехдневное увольнение в Сан-Диего по случаю праздников, а за телеграммой последовал и билет туда-обратно для Чичи.
Поезд въехал в Пенсильванию, а Чичи стала вспоминать свою предыдущую поездку по тому же маршруту, с той же целью. Снег кружился на фоне неба, опускаясь на поля, покрывая замерзшие сугробы, которые из окна быстрого поезда казались плитами белого с серыми прожилками мрамора. Она поискала в сумочке ручку и чистую бумагу, не нашла бумаги и достала конверт с обратным билетом. На обороте конверта она написала:
Зима наступает, а ты не со мной,
Без тебя мне так зябко и грустно одной.
Чичи посмотрела на только что записанное двустишие и в недоумении откинулась в кресле. Да что же это с ней такое? Она ведь едет к Тони – тогда почему ей так грустно?
