– Кьяра, да ты только что подытожила полный курс бизнес-школы.
Чичи встала и протянула ему руку:
– Пошли, большой Джим. Надо же мне сжечь калории от всего этого печенья.
На танцполе Чичи прислонилась к груди Джима. Его рука легко и естественно лежала в ее руке, а потом он обнял ее крепче, и ей стало просто и спокойно. От его шеи пахло сандаловым деревом, и ей очень нравился этот аромат. Каждый раз, когда они расставались после очередного свидания, она ловила себя на том, что скучает по нему и жалеет, что у них так мало времени.
Чичи вовсе не планировала влюбляться, но понимала, что такие вещи случаются сами собой. А даже если бы ими и можно было управлять, ей бы этого не хотелось. Она закрыла глаза, наслаждаясь танцем, но вдруг по залу разнесся восторженный многоголосый визг, и люди ринулись к входу в павильон. Танцпол опустел – пары побежали посмотреть, в чем там дело.
– Что случилось? – спросила Чичи у Джима. – Неужели уже несут торт?
В зал вошла группа гостей, и в ее центре – Тони Арма, в смокинге, с развязанным галстуком-бабочкой; он явно наслаждался всеобщим вниманием. Гости замолкли, когда окружавшая Тони группа подтолкнула его вверх по ступенькам на эстраду под свет софитов, а приглашенный солист отдал микрофон более знаменитому коллеге. Несколько племянниц жениха, старшеклассницы из семьи Озелла, выбежали вперед, визжа:
– Тони! Мы обожаем слушать тебя по радио, Тони!
Тони в это время перемолвился парой слов с дирижером.
– Леди и джентльмены, – объявил дирижер. – У нас для вас сюрприз. Из самого Нью-Йорка к нам приехал… мистер Тони Арма!
Толпа встретила это объявление свистом и аплодисментами.
Тони наклонился к микрофону:
– Я хочу пожелать моей доброй знакомой Рите Мильницки, отныне миссис Дэвид Озелла, всего самого лучшего. Дэвид, ты взял в жены умницу и красавицу, которая сделает тебя таким счастливым, что ты просто не будешь помнить себя от счастья. Поздравляю молодых, и да благословит их Бог. Я хотел бы спеть для вас, но мне понадобится помощь какой-нибудь местной девушки. Чичи Донателли, не присоединишься ли ко мне?
– Я его убью, – прошептала Чичи.
– Ступай, – сказал Джим. – У тебя отлично получится.
Гости, многие из которых приходились Чичи друзьями или родственниками, разразились одобрительным свистом и аплодисментами, пока она пробиралась к эстраде под шорох своего голубого платья из тафты. Тони галантно помог ей подняться на сцену.
– Ты же сказал, что у тебя концерт, – прошипела она, изображая улыбку.
– Песню ты знаешь, – только и сказал он.
Скрипач протянул Тони мандолину. Тони сыграл пару нот. Публика затихла. Тони забренчал прелестную мелодию, и павильон погрузился в тишину.
– Эта песня посвящается мистеру и миссис Озелла, – объявил в микрофон Тони.
Чичи прикрыла глаза, узнав вступление к «Когда я стану слишком старым, чтобы мечтать» – шлягеру, написанному Оскаром Хаммерстайном-вторым и Зигмундом Ромбергом. Большинству гостей песня тоже была знакома. Они одобрительно захлопали.
Чичи никогда еще не исполняла эту песню вместе с Тони. Зато ее спела по очереди каждая солистка, выступавшая с ним дуэтом, включая недавно покинувшую их Далилу Энтвистл, которой, по мнению Чичи, она удавалась лучше всех.
Тони запел, и Чичи, взяв на себя роль партнерши, присоединила свой голос к его. За ними постепенно вступил и оркестр: пианино, скрипка и перкуссия соединились в нежный звук, напоминавший очаровательную колыбельную из музыкальной шкатулки.
Голоса Тони и Чичи переплетались, будто золотая нить с серебряной: совершенно разные, спору нет, но у обоих голоса были глубокие, и тембр и тональность одного выгодно оттеняли второй. Звуки мандолины Тони был безыскусны, но итальянцам старшего поколения вспомнились времена, когда они еще не покинули родину. Эта музыка ненадолго вернула их домой, в родные деревни на крутых каменистых холмах Южной Италии, среди зеленых полей Венето или у сапфирово-синего побережья Средиземного моря. Песня закончилась, и гости шумно выразили свое одобрение.
Тони попросил дирижера создать фон для следующей репризы кистью по малому барабану. Он подал Чичи знак, и они начали.
– Это твое платьице ужасно шуршит, – сказал Тони.
Она раздраженно взглянула на него:
– Платье. Если оно доходит до пола, то называется платьем. А не платьицем.
– Прости.
– Ну ты и gavone!
[61] – громко сказала девушка и сложила пальцы в характерном жесте. Гости зашлись от смеха. – Неужто ни одна из твоих бесчисленных подружек не объяснила тебе, в чем разница? – Чичи посмотрела в сторону зрителей и добавила: – Прошу прощения, монсеньор
[62].
Не обращая на нее внимания, Тони продолжил:
– Я хочу тебе кое-что сказать.
Чичи приложила ладонь к уху и заявила:
– Мне тебя не слышно, платье шуршит.
– Я не для того притащился из самого Нью-Йорка, чтобы ты меня учила дизайну одежды.
– Тогда зачем же ты приехал?
– Видишь ли, Чичи, есть одна песенка, которая все выше поднимается в хит-параде, а написала ее одна юная леди с этого самого побережья.
– О ком это ты, Тони?
– Это я о тебе. – Тони приложил ладонь ко лбу козырьком, ища кого-то глазами среди зрителей. – А где Барбара и Люсиль?
Сестры приблизились к сцене, подталкиваемые товарками с фабрики.
– Поднимайтесь сюда! – крикнула Чичи. – Дамы и господа, без репетиций и прочих проволочек представляю вам мою семью – «Сестер Донателли».
– Вместе с Тони Армой, – добавил Тони.
Толпа громко выразила свой восторг.
По знаку Тони оркестр заиграл «Скалку моей мамаши» в быстром темпе. Гости приготовились танцевать. Во время музыкальной интерлюдии Тони приобнял Чичи, отвернувшись от рампы.
– Они знают эту песню, – сказал он.
– Ее ведь здесь и записали впервые, – ответила Чичи.
– А как же тогда Бристоль в штате Виргиния? Там она тоже имела большой успех.
Квартет исполнил песню так же, как на пластинке, – четырехголосной гармонией, которая произвела мощный эффект. Исполнители поклонились под громкие аплодисменты зала.
Не замедляясь, оркестр заиграл бодрую польку. Павильон снова наполнился радостным возбуждением. Чичи, Люсиль, Барбара и Тони спустились со сцены и присоединились за столиком к другим итальянцам.
