– Дубль первый. «Скалка моей мамаши», – объявил Мариано в микрофон на пульте записи. Он установил бобины с лентой в правильном положении и нажал на кнопку.
Глядя, как Саверио поет в кабине вместе с сестрами, Мариано дивился тому, как легко у них это получается, не забывая, однако, следить за звуком и время от времени поправлять движки на пульте. Исполнители то останавливались, то начинали снова, добиваясь лучшего сочетания своих голосов, и так постепенно рождалась песня. Третий, четвертый и пятый дубль записали уже без остановок. В каждом последующем варианте было все больше самобытности, все весомее становился вокал и все выразительнее – смысл.
Мариано был доволен. Он даже позволил себе удовлетворенный смешок – так ликует старатель, различивший крупицы золота на дне жестяного лотка, или нефтяник, увидевший, что это за черная лужа расплывается и вот-вот забьет фонтаном у него под ногами среди голого поля, или ученый, смешавший две жидкости в пробирке эксперимента ради и, к собственному удивлению, получивший спасительную сыворотку.
Мариано мог различить вдали будущее, триумфальный завершающий аккорд всех их усилий. Что с того, что соседи сочли его stunod
[26], когда он превратил свой вполне приличный гараж в студию звукозаписи? Его жене не понравилось, что грузовик теперь припаркован на улице, но он велел ей не мелочиться. Скептики нудили: «Да чего ты добьешься своими записями?» Даже приходской священник решил, что это какая-то афера. Слышали бы они эту запись! Он нашел зацепку, различил путь к победе: три хорошенькие поющие девушки, а на их фоне – красавец-солист, и все они исполняют песню о любви и замужестве.
Он знал, какое-то шестое чувство подсказывало ему, что в разгар Великой депрессии именно юмористическая песня прольется бальзамом на души слушателей. А если эта песня к тому же окажется близкой к личному опыту иммигрантов – в данном случае речь шла об итальянцах, но ведь и евреи, поляки, греки, ирландцы, жившие по всему побережью, в городках и городах вдоль железной дороги, тоже поймут, о чем там речь, так как суть песни соответствовала также и традиционным взглядам их собственной культуры, – тогда песня непременно станет хитом. И при заразительно бодрой мелодии широкая популярность была ей обеспечена.
Да и звук был определенно хорош. Стройные голоса сестер обрамляли сильный вокал Саверио. Мариано уже воображал их будущий успех. Ведь достаточно одной песни, чтобы ансамбль скакнул из неизвестности в славу. Стоило лишь заглянуть в окно звуконепроницаемой кабины, чтобы это понять. Помолвочные кольца, мечты Люсиль о курсах для секретарей, профсоюзные билеты заведомо проигрывали перед подобным волшебством. Сестры Донателли и этот мальчишка, Саверио, были на прямом пути к успеху.
Саверио вернул Люсиль пустую бутылку из-под газировки. Чичи придержала перед ним дверь гаража.
– Еще одну, на посошок?
– Нет, Люсиль, спасибо. Мне пора возвращаться в гостиницу.
– Не позволяй Чичи себя обрабатывать, – сказала она ему, уходя на задний двор.
– Она играет не по правилам, – добавила Барбара, следуя за Люсиль.
– Не слушай моих сестер, у них совершенно отсутствует деловая хватка, когда речь о шоу-бизнесе. – Чичи побежала вперед и отворила калитку на улицу.
– Ты что, каждую дверь передо мной собираешься открывать, отсюда до самой гостиницы?
– Ты был так щедр! Я бы подвезла тебя на папином грузовике, но это небезопасно, он то и дело ломается. А автомобиля у нас нет.
– У меня его тоже нет. А если бы у тебя был автомобиль, то какой бы ты выбрала?
– «Паккард».
– А почему?
– Потому что, куда ни кинь, все ездят на «фордах».
– И только поэтому?
– Ну и еще я считаю, что «паккард» – просто произведение искусства.
Саверио порылся в карманах.
– Вот. – Он достал пакетик из оберточной бумаги, открыл его и протянул Чичи скапулярий
[27] Божьей Матери, висевший на шелковом шнурке.
– Какая прелесть. Это от твоей мамы?
– Нет, от меня.
– Очень любезно.
– Он освященный. Просто у той монахини закончились медальоны.
– Ты делал покупки в монастыре?
– Она ходила по гостинице.
– Видимо, пыталась поощрять хорошее поведение. А с какой стати ты мне что-то даришь? Если уж на то пошло, это следовало бы сделать мне. – Она встала на цыпочки и поцеловала его в щеку. – Спасибо.
Саверио заметил, что волосы Чичи пахнут ванилью: свежий аромат, как легкое летнее пирожное.
– Это все, что у меня нашлось для тебя, – сказал он. – На память об этой неделе. Я и маме купил такой же.
– Ну, конечно. Как добрый католик, небось еще парочку припрятал в том пакетике. Ты их раздавай, раздавай.
Саверио рассмеялся.
– Ты меня раскусила. Я и правда купил несколько, но не все, у монашки еще остались.
Чичи тоже рассмеялась:
– Ну разумеется!
– Мама говорит, ты спасла одному мальчику жизнь, – сказал Саверио.
– Да ну, – пожала она плечами, – спасатель быстро приплыл на помощь.
– А мне рассказывали другое. Будто ты первой за ним бросилась и сама его нашла. Признай же свою заслугу, – настаивал Саверио.
– Я средний ребенок, я к такому не привыкла.
– А я единственный ребенок, так что приходится.
Чичи ухмыльнулась:
– Обычно на меня всё валят, а не хвалят.
– А на мою долю выпадало и то и другое.
– Повезло.
– Девушки не любят признавать свои заслуги.
– Мы делаем то же, что и наши матери, – грустно улыбнулась Чичи, надевая на шею скапулярий.
– А к отцам и сыновьям это тоже относится? – спросил Саверио.
– Понятия не имею. У моего папы одни дочери.
– А мне всегда хотелось сестру или брата.
– Если бы они у тебя были, ты бы считал иначе. Ты бы от них на стенку лез.
– Не думаю.
– То, что мы себе представляем, всегда лучше того, что нам дается, – назидательно сказала Чичи.
– Ты ужасно умная.
– Да не особо, просто наблюдательная.
– Тебе понравилась моя мама?
– Она очень милая. А ведь венецианцев в наших краях не так уж много. Моя мама тоже венецианка.
