– Хотите получить прощение, Тони?
– Саверио, святой отец. Я крещен именем Саверио.
– Хотите получить прощение за свои грехи, Саверио?
– Да, святой отец.
– Отпускаю тебе все твои грехи, – произнес священник, благословляя его.
Тони облегченно вздохнул.
– А можно у вас спросить? Это правда, что там для меня приготовлено место?
– В доме Отца моего обителей много
[110], – улыбнулся священник.
– Да, но скажите честно, скажите правду, там найдется обитель и для меня?
– Да, найдется.
– А откуда вы знаете наверняка?
– Так обещано.
– То есть это то самое единственное на свете обещание, которое не будет нарушено.
– Саверио, это единственное, что нам гарантировано. Это обещание, данное вам вашим Богом.
Саверио Армандонада заплакал.
– Вам вредно плакать, у вас ведь больные легкие, – сказал священник.
– Честно говоря, падре, от слез мне, кажется, легче. Я будто очищаюсь.
– Тогда плачьте.
Тони утер глаза простыней.
– Я хочу снова увидеть мать.
– Вы ее увидите.
– Она сказала, что будет ждать меня там, но я тогда подумал, что она это говорит, умирая, просто чтобы мне не было страшно, когда пробьет и мой час.
– Возможно – но тем не менее она в это верила.
Тони уставился в пространство.
– Я занимался любовью со множеством женщин, падре.
– Будем каяться или возблагодарим Господа за это? – пошутил священник.
Тони погрозил ему пальцем:
– Как я погляжу, многое изменилось в римско-католической церкви с моего детства. Будь у меня духовник вроде вас, я бы, пожалуй, чаще посещал мессу. Да, я действительно нуждаюсь в прощении. Понимаете, я не ставил тех женщин и их чувства на первое место.
– Похоже, вы и правда раскаиваетесь.
– Я никого не хотел обидеть.
– Большинство из нас обижают других непреднамеренно.
– Собственно, я мало что теперь помню. Забавно получается, правда? Когда ты влюблен, то думаешь, что больше ничего и не требуется, вот оно, бесконечное счастье и удовольствие. А когда все оборачивается плохо, а рано или поздно так происходит всегда, то уже не можешь вспомнить счастливые дни, их будто ластиком стерли. Иногда забываются даже имена, но увидишь, бывало, тот или иной предмет и вспоминаешь о связанной с ним радости: ночнушка, чулок, бархатная ленточка. Щелк! – запустилось воспоминание, и проведенное вдвоем с ней время прокатывается по тебе, как грузовик. Я теперь почти не помню имен. Места и времена – получше. И если они помогают мне вспомнить связанных с ними женщин, это не так уж плохо.
– Думаю, так и есть, – улыбнулся священник.
– Я так ничему и не научился. Ну, может быть, одну вещь я усвоил. На скольких бы женщинах ты ни женился, каждая очередная жена захочет новую кухню. Вот этого я никогда не понимал. Даже когда она не умеет готовить, все равно – подавай ей кухню. А ведь обставить кухню недешево, дороже прочих комнат в доме. На втором месте, пожалуй, ванная. Но женщине непременно требуется собственная кухня.
– Некоторые загадки невозможно разрешить.
– Вот тут вы правы, падре. Всей жизни на это не хватит. Никакие переделки не сравнятся с теми, в которые попадаешь из-за женщины. Они всё знают. Они требуют от тебя труда и успеха – больше, чем потребует любой мужчина. А значит, мужчине невозможно победить в этой игре. Ох, женщины – хитрющие проныры высшей категории. Но я так и не научился обходиться без них.
– А кем был ваш отец?
Тони недоуменно уставился на священника:
– В каком смысле?
– Чем он занимался? Какая у него была профессия?
– Он изготавливал стекло, которое вставляли в автомобили «форд».
– Интересно! – Священник наклонился поближе.
– Он начал там работать в девятьсот пятнадцатом, за год до моего рождения. И умер, еще до того как ушел на пенсию с завода «Ривер Руж». Он умер, когда еще числился там рабочим. Серьезно.
– А как его звали?
– Вы собираете материал для книги?
– Нет, просто хочу за него помолиться.
– Леоне.
– «Лев».
– Да. Он был настоящим львом.
– А какое ваше любимое воспоминание об отце?
– О, это сложный вопрос.
– Трудно выбрать одно из многих?
– Напротив, их слишком мало. – Тони прикрыл глаза. – Зимой он разводил костер в яме. Посреди снега. Черт возьми, в те времена в Мичигане снег лежал с сентября по июнь. Какой там стальной пояс – настоящий ледяной мешок. Так вот, мой отец копал яму в снегу, разводил костер и жарил на нем каштаны в железной сковородке. И аромат этих каштанов был тяжелый, будто землистый, но при этом сладкий. Где бы я ни был, как почую запах жареных каштанов, вспоминаю отца.
– Должно быть, вам его не хватает.
– Моего сына назвали в его честь.
– У вас есть сын?
– Был. Один-единственный. Хороший мальчик. Он стал гастролировать со мной, едва ему исполнилось восемнадцать. Вы, наверное, слишком молоды, чтобы помнить мою музыку.
– Я вырос с Брюсом Спрингстином, Саутсайд Джонни и Бон Джови – ну, вы знаете, музыканты с побережья. Обычно лохматые.
– Вот и славно. У каждого поколения своя музыка. Так и должно быть. Моя жена тоже с побережья. Чичи Донателли.
– Вы женились на итальянке?
– И с ней же развелся. Кьяра Донателли. Она тоже пела и еще сочиняла песни. Мы входили в поколение певцов вроде Дика Хеймаса, Джека Леонарда, Дины Шор – между прочим, Чичи написала песню, которую Дина исполнила с большим успехом, а потом выпустила пластинку. Нынешние певцы тогдашним в подметки не годятся. Вы послушайте при случае, сами убедитесь. Этель Уотерс, Элла Фицджеральд, Синатра, разумеется, и еще Тони Беннетт, Луи Прима, Кили Смит, Перри Комо, Дин Мартин из Минго-Джанкшн, штат Огайо. Кто еще? Джерри Вейл. Стив и Эйди были ребята веселые – правда, появились немного позже нас. А ведь не надо забывать и руководителей ансамблей – братьев Дорси, Гарри Джеймса, Вогана Монро, Генри Манчини, Джимми Лансфорда, вот его стоит послушать. Еще Кэб Каллоуэй, Дюк Эллингтон. Нельзя покинуть этот мир, не потанцевав под «Нитку жемчуга».
– Расскажите мне о своем сыне.
– С пяти лет Леоне мог играть на любом музыкальном инструменте, за который брался. Серьезно. В итоге остановился на саксофоне, но умел играть и на пианино, и на трубе, а уж по барабанам как стучал! Но он погиб молодым – слишком молодым – в автомобильной аварии. Помогал людям на обочине дороги – кстати, недалеко отсюда, на вест-сайдской трассе. И умер тут, в этой самой больнице. Вот уж ирония судьбы. Его тоже принесли именно сюда. После его смерти я каждое воскресенье ходил к обедне в здешней часовне. Это помогло мне пережить его смерть. Не могу, правда, сказать, что я как-то участвовал, просто сидел на задних рядах. Никогда не причащался.
