– Это невозможно. Тони бесплоден с 1953 года.
Новость не смутила Клорис.
– Бывают разные случайности.
– С барменом в «Острове Капри» – возможно. Но не с Тони. Это было бы настоящим чудом. И, насколько я помню, Саннисайд в районе Квинз – не Лурд во Франции.
– Я расскажу газетчикам все, что знаю. Он пьет! И носит парик!
– Говорите, что хотите. Все равно не получите ни гроша.
– Он импотент!
– В таком случае ему трудно было сделать девушку беременной, не так ли?
– Он не всегда такой. Только иногда. По слухам. – Клорис уставилась на Чичи. При взгляде на невозмутимость собеседницы ее глаза стали холодными, как стылые угольки. – Ладно, – бросила она наконец. – Двести пятьдесят тысяч.
– Ни гроша.
– Послушай, ты, старая кошелка!..
Чичи улыбнулась:
– Меня обзывали и похуже, да и вас, судя по вашему виду, тоже.
– Я это так не оставлю!
– И я, в свою очередь, тоже. Позвольте мне объяснить, миссис Ринхоффер. Если вы думаете, что можете являться сюда и запугивать меня после всего, что я пережила в своей жизни, вы сильно ошибаетесь. Я работала в ночных клубах и разбиралась с настоящими гангстерами. Вы просто бандитка старой школы и пришли, чтобы стрясти с меня денег. Хотите получить денег ни за что – точнее, взамен тела вашей дочери.
– Моя дочь не проститутка!
– Но вы сами назвали ее цену. Миллион долларов плюс недвижимость. Как это назвать, как не проституцией?
– Она была его женой. Они были по-настоящему привязаны друг к другу. Она его любила!
– Любовь… Какое большое слово в устах такой незначительной особы.
– Вы просто завидуете! Она молодая и красивая, а вас он бросил ради не одной, не двух, а трех женщин!
– Меня не заботит, с кем мистеру Арме угодно ложиться в постель и на ком ему приспичило жениться, и я за это не отвечаю. Я женщина занятая. Но, как мать, я понимаю, о чем вы думаете. Часики тикают. Молодость вашей дочери ускользает у вас между пальцами, как кусок льда. Еще несколько лет, и ваш бизнес захиреет. Когда мисс Кропп утратит свое очарование – а она его утратит, – вы попросту потеряете возможность вымогать деньги у стариков. Так что нужно ковать железо, пока горячо.
– Какая наглость!
– Между нами, девочками, говоря, вы и сами были не прочь закинуть сети на Тони, если бы могли рассчитывать, что он клюнет.
– Он меня не интересовал в этом смысле, – фыркнула Клорис, выпячивая грудь.
– О нет, интересовал. Именно поэтому вы бесконечно крутите его «Тихоокеанский альбом».
Клорис передернула плечами.
– Я найму адвоката.
– Это вам не поможет. Все принадлежит мне. Когда вы слушаете «Бонус, бонус», вспоминайте мое лицо, потому что эту песню написала я и авторские права тоже мои. Я владею правами на все, что исполняет Тони Арма.
Чичи достала из ящика стола большой гроссбух, открыла и выписала чек. Она вырвала его из книжки и вручила Клорис.
Клорис посмотрела на указанную сумму.
– Триста долларов? Да вы с ума сошли! – Она бросила чек на стол.
– Это для Джинджер, на переезд. – Чичи открыла бумажник и положила на чек пятидолларовую банкноту.
– А это зачем?
– Такси до квартиры. Когда вы туда приедете, вы найдете в вестибюле упакованными все вещи – ваши и дочери. Замки сменили, и охране велено не пускать ни вас, ни вашу дочь дальше стойки консьержа. Если станете скандалить, полиция четвертого округа доставит вас в Квинз под конвоем.
– Кто дал вам право обходиться с нами как с преступницами? Мы заботились о Тони. А вы что делаете для него? Ничего! Стерва!
Чичи вздохнула:
– Да, должно быть, иногда я веду себя как стерва.
Миссис Ринхоффер сгребла со стола чек и пять долларов.
– Я еще вернусь!
– Можете возвращаться сколько душе угодно. Но ваши будущие попытки вымогательства увенчаются тем же, только в следующий раз я уже не оплачу вам такси.
Клорис порывалась еще что-то сказать, но опоздала: зазвонил телефон. Чичи подняла трубку, и Клорис вышла из офиса, оттолкнув Ли.
– Что это было? – удивилась Ли.
– Очередная женщина, которая считает, что ей все должны. Тони устраивает свою любовную жизнь, как сезонную распродажу в «Лохманне».
– С тобой все в порядке?
– Никак не привыкну к этим историям, – неожиданно усталым голосом призналась Чичи. – Бедняжка.
– Это ты о четвертой жене?
– У нее нет матери.
– Да нет же, есть, я с ней только что столкнулась. Подтяжка на лице никудышная, такой никого не обманешь.
– Какая же это мать! – сказала Чичи. – Я чуть не расплакалась от жалости – мне-то повезло, у меня хорошая, любящая мать. И даже в моем возрасте она мне по-прежнему нужна. Так что когда я вижу кошмарную мать вроде этой, то знаю, что бывает и иначе.
– Ты лучше меня. Я таких людей даже не хочу понимать.
– Тебе, Ли, никогда не пришлось этого делать. Ты не вышла замуж за Тони Арму. Кого он только не приводил в мою жизнь.
Чичи закрыла чековую книжку и вернула ее в ящик стола.
– Как ты думаешь, он женится снова?
– Он не переносит одиночества.
– Тогда не прячь чековую книжку слишком далеко.
– Если Всевышний приберет меня первой, у Тони будут большие проблемы. В старости мужчины теряют направление. Мы себя находим, а они – теряют.
Чичи шла к своему дому на Граммерси-Парк. Она довольно быстро передвигалась в толпе пешеходов в час пик, исчезавших в станции подземки, словно кроты. Она была благодарна судьбе, что у нее есть работа и что ей пока хватает на нее сил.
В свои семьдесят лет Чичи оставалась неутомимым ходоком. В последние годы случались небольшие проблемы со здоровьем – то катаракта, то что-то с шейными позвонками, то кое-что по женской части (это быстро вылечили, как только обнаружили). У Барбары и Люсиль тоже бывали перебои такого рода, но в целом сестры Донателли вполне обоснованно считали, что им повезло. Мать все еще была с ними. Ей перевалило за девяносто, но она по-прежнему готовила макароны к воскресному обеду у Барбары, у которой теперь жила.
Нью-йоркские сумерки оставались любимым временем дня Чичи. Она старалась подогнать шаг по дороге домой так, чтобы оказаться у знаменитого небоскреба-утюга и сквера на 23-й улице в тот миг, когда персиковое солнце ускользнет в лиловые полосы, плывущие над горизонтом в Нью-Джерси. Что-то в сочетании всего этого – сине-лиловые тона сумерек, парк, Пятая авеню, Нижний Бродвей, силуэт великолепного Эмпайр-стейт-билдинг за спиной – давало ей возможность ощутить свое собственное место в мире.
