– Ты всегда умел красиво говорить. – Черил Домброски отошла на шаг и изучила Тони, пытаясь соединить этого артиста с образом мальчика, которого она помнила с хоров в церкви Святого Семейства. – Неудивительно, что ты достиг такого успеха.
– Иди ко мне, – произнес Тони, беря ее руки в свои.
– А ты по-прежнему обо мне думаешь?
– Еще бы, Черил. Все эти годы. Ты же разбила мне сердце, когда мы были еще детьми. В ту ночь, когда ты обручилась, я был совершенно раздавлен.
Тони хорошо помнил Черил Домброски. Ее появление в Вегасе было знаком судьбы, не меньше. Тони часто встречались люди, с которыми он когда-то гастролировал, но детройтские знакомые редко приезжали на его концерты. Он часто гадал, как сложилась судьба у его первой любви.
– Прости меня. – От ее духов веяло лилиями, но стоило ей сбросить туфли, как Тони ударил в нос запах бальзама «Бенгэй». – За то, что произошло в тот вечер, много лет назад, и за «Бенгэй» тоже прости. Мы ходили в зоопарк, и я прошагала миль десять, не меньше. Ноги просто отваливаются, икры тяжелые, как кирпичи. А с бальзамом я, похоже, переборщила. – Она потерла ступни.
– Да уж, маршрут длинный. – Тони смешал для Черил коктейль. – А ты посмотрела на экзотических животных?
– Когда разболелись ноги, животные перестали меня интересовать.
Тони протянул ей стакан с ромом и кока-колой.
– Забавно, как складывается жизнь, – сказала она. – Ты еще бываешь в Детройте?
– Не особо, – ответил Тони. – Иногда приезжаю, даю концерт-другой. Но все уже не то. А как тебе жилось в Саут-Бенде?
Черил задумалась.
– Ну, Рикки выдержал на заводе «паккардов» лет пять, а потом мы переехали на запад. Он восемнадцать лет проработал на производстве «боингов» в Калифорнии, а потом заболел.
– Сочувствую.
– У них в семье рак – частое дело. Все мальчики заболевают. Девочки живут до упора, а вот парни попадают к нему в клешни. У моего Рикки был рак легких. Умирал медленно. Это было чудовищно. Я ухаживала за ним до самого конца. Прошло лет пять, и дети сказали: «Ма, ну посмотри на себя. Фигура у тебя все еще ого-го, общаться ты любишь, чего же сидишь одна дома?» И тогда я познакомилась с Филом.
– А чем занимается Фил?
– Гольфом. Он на пенсии. Много лет проработал на складе запчастей в авиакомпании TWA. Я с ним познакомилась на вечеринке для одиноких католиков.
– А ты все еще поешь?
– После рюмки-другой. – Она поиграла кубиками льда в своем стакане. – Я следила за твоей карьерой все эти годы. Увидела тебя в «Шоу Майкла Дугласа», а я ведь понятия не имела, что ты там будешь, занималась домашними делами – у меня была большая стопка глажки, – и вот я глажу, вдруг вижу – в телевизоре ты! Так я себе руку припечатала утюгом. Страшно обрадовалась, прямо вне себя была от восторга.
– Могу себе представить. – Тони уселся на край кровати и похлопал рядом с собой, приглашая Черил присоединиться. Она села.
– Правда? – спросила она.
– Могу себе представить твой восторг. Именно это я чувствовал, думая о тебе в свои шестнадцать. Было Рождество. Я купил тебе золотую цепочку.
– А ведь ты мне ее так и не подарил, – застенчиво прошептала она.
– В тот сочельник ты сказала мне, что помолвлена.
– Это был потрясающий вечер.
– Не для меня.
– Нет, я хочу сказать – в том смысле, что моя жизнь изменилась навсегда.
– Ну, если посмотреть так, то и для меня это был вечер потрясений. Отец выгнал меня из дома, и все это, – он очертил рукой комнату, – началось. Эта карьера. Да нет, не карьера, нечто иное. То, что делаешь, потому что надо, а не потому что хочется.
– Из зала кажется, что тебе это нравится.
– На сцене да, я развлекаюсь от души. А вот все прочее время – нет. Мне ведь так одиноко.
– Ах ты мой малыш, – сказала Черил, потирая ту сторону бедра Тони, которая затекала чаще всего.
Он понял намек и поцеловал Черил. Он почти пятьдесят лет хотел ее поцеловать и сейчас поверить не мог, что утекло столько времени. Иногда казалось, что его детройтская жизнь промелькнула всего десять минут назад, а в иные разы – что все произошедшее до его пятидесятого дня рождения было с кем-то другим. Целовалась она недурно, но вдруг отстранилась. Может, вспомнила Фила, подумал Тони.
– А что с ней случилось? – спросила Черил, целуя его в щеку.
– С кем?
– С моей цепочкой. Той, которую ты мне так и не подарил. Ты заложил ее в ломбард?
– Я еще долго носил ее с собой.
– Ты, должно быть, по-настоящему меня любил. – Черил сняла жакет.
– Той любовью, которая бывает в шестнадцать лет. – Тони заметил, что грудь у Черил высокая и упругая, как у танцовщицы из кордебалета.
– Ну да, ну да. – Теперь Черил массировала его плечи.
– А много лет спустя я отдал ее горничной в одной гостинице в Бемиджи, штат Миннесота.
– Она была хорошенькая?
– В матери мне годилась.
– Ты, вероятно, обихаживаешь поклонниц любого возраста, – рассмеялась она, но тут же поняла, что задела Тони. – Прости, я не это имела в виду.
– Все было совсем не так, Черил. Мы с ней разговорились. Она недавно потеряла дочь. Я ее слушал и понимал, что мне нечего ей дать, нечего предложить. И тогда я вспомнил о цепочке и отдал ей ее. Сказал, что человек, который продал мне эту цепочку, утверждал, будто она выкована из золота, добытого в ливанских горах, и будто он пересек континенты и океаны, чтобы привезти ее мне, а значит, это особенная цепочка. И что мне трудно с ней расстаться, потому что каждый раз, когда я пытаюсь это сделать, я вспоминаю старого торговца. Но эта женщина поняла, что я пытался сделать, и с большим смирением приняла цепочку в память о своей дочери.
Черил и Тони сидели на краю кровати, потягивая напитки.
Потом Тони поставил свой стакан на пол. Черил еще раньше отнесла свой на тумбочку с телевизором. И тут она набросилась на Тони.
Сначала она сорвала с него кушак, за кушаком последовали рубашка, туфли, носки, ремень и брюки. Одежда слетела с Черил, как будто ее сдуло с веревки шквальным ветром. Для женщины лет шестидесяти пяти у нее была весьма впечатляющая фигура. Ей можно было дать всего сорок, а когда Тони снял очки, ему даже удалось вообразить, что они снова детройтские школьники. Впрочем, без очков он мог вообразить что угодно.
Ее волосы – теперь белокуро-рыжие – были уложены в высокую, облитую лаком прическу, и у Тони не получалось запустить в них пальцы, как ему хотелось. Но страсть в ее голубых глазах заставила его забыть, что волосы у нее жесткие, как проволока. Тони вспомнил, что в старших классах Черил состояла в школьной команде поддержки, где любила высоко подпрыгивать и исполнять всякие кунштюки – садиться на шпагат и демонстрировать особый прыжок, известный как «хэрки». Что ж, тогдашнюю ловкость она сохранила. Еще она то и дело его покусывала. Это напомнило Тони, что доставка еды в номера работает до часу ночи, – он надеялся успеть с заказом ужина на двоих до того, как закроется кухня.
