— Ты прости меня, Альбертина, — попросил он. — Мне, видимо, не следовало публиковать ту вымышленную историю. Но ты не отвечала на мои послания, вот я и…
— Мне совершенно безразлично, что ты там пишешь, — отрезала я.
— В том-то все и дело, Альбертина.
На некоторое время повисла пауза.
— Я говорил тебе, что коллекционирую орхидеи?
— Нет.
— Я бы с удовольствием познакомил тебя с моими цветами. Самый чудесный аромат у Zygopetala. На всю комнату. Может, ты позволишь мне подарить тебе одну? Просто в порядке извинения…
— У меня комнатные растения всегда погибают, — заметила я.
— Как и твои друзья, — добавил он.
— Смерть Найджела — несчастный случай.
— Конечно, конечно. Как и смерть доктора Пикока, Элеоноры Вайн…
Я почувствовала, как у меня противно екнуло сердце.
— Неужели ты не знала? — Судя по всему, он был искренне удивлен. — Она умерла прошлой ночью. Отправилась на тот свет. Какое странное выражение, правда? Словно она какая-то посылка, которую куда-то отправили. В общем, она скончалась. И бедная Терри теперь неутешна.
После этого мы долго шли молча. Пересекли у светофора Милл-роуд, слушая, как над головой под порывами ветра оживают деревья. В этом году снега совсем нет, да и вообще необычайно тепло, воздух как парное молоко; такое ощущение, будто вот-вот разразится гроза. Мы миновали притихший детский сад, опустевшую булочную со спущенными металлическими жалюзи, закусочную «Джакадис-хаус», окутанную ароматами жареного чеснока, ямса и перца чили…
Наконец у садовой калитки мы остановились. Теперь наше молчание выглядело почти общением: жертва и хищник рядышком, можно рукой дотянуться.
— А ты по-прежнему можешь это делать? — поинтересовалась я. — Ну, это… ты понял, о чем я… тот фокус с запахами?
Он коротко, как-то отрывисто рассмеялся.
— Это умение невозможно утратить. Вообще-то со временем делать это становится легче, все само собой происходит.
— Как убийство, — заявила я.
Он снова рассмеялся.
Я пошарила по калитке в поисках щеколды. Молочно-туманный, наполненный тревогой воздух вокруг меня пах свежей землей и гниющей листвой. Я боролась с собой, стараясь хоть с виду сохранять спокойствие, но все равно словно ускользала, превращалась в кого-то другого; так происходит всегда, когда он смотрит на меня…
— Не желаешь пригласить меня в гости? Что ж, весьма разумно. Еще сплетни пойдут.
— Возможно, в другой раз, — пообещала я.
— Когда захочешь, Альбертина.
Уже направляясь к дому, я все еще ощущала спиной его взгляд, просто физически чувствовала его взгляд у себя на шее, лихорадочно пытаясь найти ключ от входной двери. Мне всегда известно, когда за мной наблюдают. Так или иначе, а люди себя выдают. Но он был слишком молчалив и слишком неподвижен, он мог только смотреть мне вслед.
— Я знаю, ты все еще там, — сказала я, не оборачиваясь.
В ответ ни словечка.
И тут я испытала сильное искушение пригласить Голубоглазого войти и чуть было действительно не пригласила — мне было ужасно любопытно, как он прореагирует на это. Он думает, что я боюсь его. На самом деле правда заключена в обратном. Он — точно маленький мальчик, играющий с осой, которую поймал, держит в бутылке и как зачарованный следит за ней, испытывая смертельный страх, что в какой-то момент опасное насекомое выберется из ловушки и отомстит. Трудно поверить, что столь крохотная тварь способна внушать такой ужас. Но Найджел тоже очень боялся ос. Такая маленькая, казалось бы, а взрослый мужчина впадает в панику! Это ведь лишь громкое жужжание да дрожание крылышек, и вооружена-то она только жалом да небольшим количеством едкого вещества…
По-твоему, я не замечаю, что ты играешь со мной? Ну возможно, я и впрямь вижу больше, чем ты думаешь. Например, я вижу, как ты себя ненавидишь. И вижу твой страх. Но лучше всего я вижу твое самое сокровенное желание. Однако то, чего ты хочешь, и то, что тебе действительно нужно, — это вовсе не обязательно одно и то же. Страсть и принуждение — совершенно разные вещи.
Знаю, ты все еще там и по-прежнему наблюдаешь за мной. Я почти чувствую, как бьется твое сердце, и уверена: сейчас оно бьется очень быстро, точно у пойманного в ловушку зверька. Ну что ж, мне-то хорошо известно, каково это. Каково притворяться кем-то другим, каково жить и каждую минуту бояться собственного прошлого. Я прожила так двадцать лет, надеясь, что когда-нибудь меня оставят в покое…
Но теперь я готова показать, на что способна. Наконец-то из засохшей куколки готово вылупиться что-то новое. Если ты действительно так виноват, как утверждаешь, то лучше беги от меня подальше, пока не поздно. Беги, как та жалкая, беспомощная крыса, каковой ты, собственно, и являешься. Беги как можно дальше и как можно быстрее…
Беги, Голубоглазый, спасай свою жизнь!
8
ВЫ ЧИТАЕТЕ ВЕБ-ЖУРНАЛ BLUEEYEDBOY
Время: 23.18, суббота, 16 февраля
Статус: ограниченный
Настроение: циничное
Музыка: Wheatus, Teenage Dirtbag
Я уже говорил: ничто никогда не кончается. А по-настоящему ничто и не начинается, за исключением таких историй, где первые слова: «Давным-давно жили-были…», а последние — вот уж вопиющее презрение к человеческой жизни! — «…и потом они жили долго и счастливо». Мои вкусы несколько более скромны. Я буду вполне удовлетворен, если просто переживу свою любимую мамочку. Ах да! И еще растопчу наконец в пыль этих фарфоровых собачек! Больше мне, пожалуй, ничего не надо. Все прочие персонажи — мои братья, семейство Уайт и даже доктор Пикок — это просто глазурь на пирожном с давным-давно истекшим сроком годности, и под этой глазурью — прокисший крем.
Но прежде чем надеяться на прощение, я должен сделать признание. Возможно, именно поэтому я здесь, на этом сайте. Экран монитора, подобно экрану в исповедальне, служит двойной цели. И я отлично понимаю: недостатком почти всех нас, вымышленных плохих парней, является наше общее желание исповедаться, обрести опору, раскрыть генеральный план героя, чтобы сорвать его в последний момент…
Именно поэтому я и ограничил доступ к своим постам. Пока, во всяком случае. А доступ к ограниченным постам возможен только при предъявлении пароля. Но когда-нибудь, когда все будет кончено, когда я буду сидеть на берегу моря, попивая «Маргариту» и глядя на проходящих мимо хорошеньких девушек, я пришлю тебе письмо с этим паролем и выдам всю правду. Возможно, я обязан сделать это, Альбертина. И возможно, однажды ты простишь меня. Хотя, скорее всего, не простишь. Но это ничего. Я так долго прожил с чувством вины, что проживу и еще немного. И явно не умру от этого.
