Сад отделяла от улицы чугунная оградка, конец которой упирался в каменную стену; в остальных местах была обыкновенная зеленая изгородь из тёрна. Хотя и через такую изгородь пробраться непросто, так что в целом это выглядело не слишком обнадеживающе, но Голубоглазый был настроен решительно. Ему удалось отыскать просвет в зеленой изгороди, где все-таки можно было проползти, хотя колючие ветки цеплялись за волосы и раздирал и кожу даже сквозь майку, и вскоре он оказался на территории Особняка.
Мать всегда называла это «территорией», а доктор Пикок — «садом»; в целом там было более четырех акров — и сад, и огород, и лужайки, и огороженный розарий, которым доктор так гордился, и пруд, и старая оранжерея, где хранились всякие горшки и садовые инструменты. Большая часть территории была занята деревьями, что очень нравилось Голубоглазому; дорожки были обсажены рододендронами, весной сиявшими недолговечным великолепием, а к концу лета почти полностью терявшими листву; мрачные, темные ветви этих растений сплетались над тропинками, предоставляя отличное укрытие любому, кто хочет незаметно посетить этот сад…
Голубоглазый не задавался вопросом, что именно привело его сюда. Все равно вернуться в Сент-Освальдс он не мог — во всяком случае, теперь, после того, что случилось, домой тоже пойти не осмеливался, а в свою школу безнадежно опоздал, и его бы непременно за это наказали. Здесь же, в саду, стояла такая таинственная тишина, было так безопасно! Ему хватало того, что он просто находится здесь; было так здорово нырнуть в густую зелень и слушать летнее гудение пчел в вышине древесных крон, чувствуя, как постепенно замедляется бешеный стук сердца, как успокаивается дыхание. Он был настолько возбужден и поглощен своими размышлениями, что, бредя по обсаженной старыми деревьями аллее, едва не налетел на доктора Пикока, стоявшего у входа в розарий с секатором в руках и в рубашке с закатанными по локоть рукавами.
— А тебя что принесло сюда нынче утром?
Несколько секунд Голубоглазый молчал. Он и сам не знал ответа. Тут за спиной у доктора он заметил только что вырытую могилку, горку земли рядом и аккуратно отложенный в сторону дерн.
Доктор Пикок улыбнулся. Это была довольно-таки сложная улыбка: печальная и одновременно чуть виноватая, словно он тоже был замешан в чем-то не совсем приличном.
— Боюсь, ты застал меня на месте преступления. — Он указал Голубоглазому на свежую могилу. — Тебе это, наверное, кажется странным, но когда мы стареем, наша сентиментальность лишь возрастает, хотя ты вполне можешь принять ее за старческий маразм…
Голубоглазый продолжал молча смотреть на него; он явно ничего не понимал, и доктор Пикок счел нужным пояснить:
— Видишь ли, я только что в последний раз простился со своим старым преданным другом.
Еще несколько мгновений Голубоглазый не был до конца уверен, что правильно понял доктора, но тут припомнил старого пса породы Джек Рассел, над которым доктор Пикок всегда так трясся. Сам-то Голубоглазый собак не любил. Слишком уж они страстные, слишком горячи в проявлении эмоций, слишком непредсказуемы.
Он задрожал, чувствуя легкую тошноту, и попытался вспомнить кличку собаки, но ему на ум пришло лишь имя Малькольм, имя его брата, который-так-и-не-появился-на-свет. Глаза Голубоглазого вдруг без всякой причины наполнились слезами, и, конечно же, начала болеть голова.
— Не огорчайся, сынок, — подбодрил его доктор, положив руку ему на плечо. — Он прожил хорошую жизнь. Но что с тобой? Ты весь дрожишь.
— Я п-плохо с-себя чувствую, — признался Голубоглазый.
— Вот как? Тогда давай-ка пройдем в дом, и я принесу тебе попить чего-нибудь холодненького. Хорошо? А потом, пожалуй, я позвоню твоей матери и…
— Нет! Не надо! Прошу вас! — невольно вырвалось у Голубоглазого.
Доктор Пикок внимательно взглянул на него и задумчиво промолвил:
— Согласен. Понимаю: ты просто не хочешь ее тревожить. Замечательная женщина во многих отношениях, хотя, пожалуй, чересчур тебя опекает. И потом… — Он прищурился и лукаво улыбнулся. — Мне кажется, я не ошибся, предположив, что таким чудесным солнечным летним утром радости обыденной школьной жизни не сумели удержать тебя взаперти. Тебе наверняка показалось, что сегодня твоего неотложного внимания требуют иные уроки — уроки Природы.
Решив, что это означает «твой прогул не остался незамеченным, и кара неизбежна», Голубоглазый умоляюще воскликнул:
— Пожалуйста, сэр, не говорите маме!
Доктор Пикок покачал головой.
— Не вижу причины говорить ей. Когда-то я и сам был мальчиком. Из мышей и ракушек, из зеленых лягушек… И еще из рыбной ловли. Ты любишь ловить рыбу, молодой человек?
Голубоглазый кивнул, хотя никогда даже не пробовал ее ловить и никогда бы не стал.
— Отличное времяпрепровождение! Причем на свежем воздухе. У меня, конечно, есть сад и работа в розарии… — Доктор быстро оглянулся через плечо на разверстую могилку. — Подожди минутку, хорошо? А потом пойдем в дом, и я приготовлю нам прохладное питье.
Затем Голубоглазый наблюдал, как доктор Пикок засыпает могилу. Ему вообще-то не хотелось смотреть, но он понял, что отвернуться не сможет. Ему было трудно дышать, губы помертвели, голова кружилась, перед глазами все плыло. Может, он действительно болен? Или это от звуков, которые издает лопата, вонзаясь в землю? От негромкого, но резкого хруста заступа? И от этого кисловатого овощного запаха, и от жуткого глухого стука, с которым комья земли падают на гробик собаки?..
Наконец доктор Пикок остановился и воткнул лопату в землю, но к Голубоглазому повернулся не сразу. Некоторое время он стоял, уставившись на засыпанную могилу, засунув руки в карманы и горестно склонив голову. Прошло довольно много времени, и Голубоглазый даже подумал, уж не забыл ли доктор о его существовании.
— Сэр, с вами все в порядке? — не выдержал он.
Услышав его голос, доктор Пикок обернулся. Садовничью шляпу с широкими полями он снял и теперь щурился на ярком солнце.
— Каким сентиментальным я тебе, должно быть, кажусь, — грустно заметил он. — Устроил какой-то собаке настоящие похороны… У тебя когда-нибудь была собака?
Голубоглазый отрицательно помотал головой.
— Это очень плохо. У каждого мальчика должна быть собака. С другой стороны, у тебя есть братья. Держу пари, втроем вам очень неплохо живется! Весело, верно?
И Голубоглазый попытался на мгновение представить себе мир таким, каким его видел доктор Пикок; это был мир, где братья живут дружно и весело, где они вместе ходят на рыбалку, вместе играют в крикет на зеленой лужайке, где у них есть собака…
— У меня сегодня день рождения, — сообщил он вдруг.
— Вот как? Прямо сегодня?
— Да, сэр.
Доктор Пикок улыбнулся.
— Ах, я помню свои дни рождения в детстве! Желе, мороженое и торт со свечками. Не то что теперь, когда мне вовсе не хочется их праздновать. Значит, двадцать четвертое августа? А мой был двадцать первого; я и забыл совсем, вот только благодаря тебе и вспомнил. — Доктор Пикок задумчиво посмотрел на гостя и продолжил: — Полагаю, нам стоит отметить это событие. Вряд ли в доме найдутся особые лакомства, но хороший чай у меня точно есть, и еще глазированные булочки с изюмом, и потом… — Тут он усмехнулся и вдруг стал похож на мальчишку-проказника, который приклеил себе искусственную бороду и, наложив грим, превратился в старичка. — Мы, Девы, должны держаться друг друга.
