Интерес людей к Бетан падал довольно быстро. Ведь срезанная роза вскоре утрачивает аромат. «БЕТ ПО-ПРЕЖНЕМУ НЕ НАЙДЕНА» — ну кому это интересно? Ведь прошло уже несколько месяцев. Потом год. В церкви Молбри годовщину отметили молитвами, бдениями и свечами. Вскоре у миссис Бранниган обнаружилась лимфома Ходжкина, словно Господь и так недостаточно ее мучил. Пресса несколько оживилась, но ненадолго. «ТРАГИЧЕСКАЯ РАЗВЯЗКА: МАТЬ ПРОПАВШЕЙ БЕТ СМЕРТЕЛЬНО БОЛЬНА РАКОМ». Однако всем было ясно: история давно протухла, покрылась пролежнями и умерла, и теперь нужно лишь, чтобы кто-то набрался смелости и выключил наконец эту адскую машину…
И тут их нашли. Случайно, ведь они забрались бог знает в какое захолустье. Один мужчина, попав в местную больницу с инсультом, отказался сообщать свое имя, но вызвавшая врача девочка сказала, что его зовут Патрик Уайт, а она — его дочь Эмили.
«КАКОЕ СЧАСТЬЕ!» — во все горло вопили газеты, как всегда удачно воспользовавшись подходящим клише. Однако распутать историю оказалось отнюдь не просто. С тех пор как исчезла Бетан Бранниган, прошло уже полтора года. Большую часть этого времени они с Патриком Уайтом провели в заброшенной шотландской деревушке. Патрик сам учил девочку школьной премудрости, и никто даже не заподозрил, что этот чудак, настоящий книжный червь, и его маленькая дочь могут оказаться совсем не теми, за кого себя выдавали.
Да и сама девочка — застенчивый и довольно замкнутый четырнадцатилетний подросток — настаивала на том, что ее имя Эмили, и была настолько не похожа на Бетан Бранниган, что даже ее мать, прикованная к постели последней стадией страшного недуга, стала колебаться и призналась, что не уверена, ее это дочь или нет.
Да, некоторое сходство с Бетан у девочки определенно имелось. Например, цвет волос и глаз. Однако она прекрасно играла на фортепиано, чего прежняя Бетан не умела, а Патрика Уайта называла исключительно «папочка» и упорно твердила, что совершенно ничего не помнит о той жизни, которую вела полтора года назад…
Для газетчиков день был поистине урожайным. Наибольшее распространение получили слухи о сексуальном насилии, хоть не было ни малейших причин подозревать Патрика Уайта в чем-то подобном. Затем наступило время всевозможных теорий о тайном сговоре, упрощенные варианты которых были щедро рассыпаны по наиболее популярным изданиям. После чего начался настоящий потоп: дождем посыпались невнятные медицинские диагнозы от реакции переноса до шизофрении и Стокгольмского синдрома.
Наша таблоидная культура предпочитает простые решения, быстрый и несложный вымысел, вовремя открытые и вовремя закрытые судебные дела. А этот случай был каким-то невнятным, запутанным и, что самое главное, необъяснимым. Шесть недель непрерывных допросов, однако Бетан — эту поистине волшебную шкатулку! — отпереть так и не удалось. А Патрик Уайт находился в больнице и был не в состоянии — а может, просто не хотел — общаться со следователями.
Между тем миссис Бранниган — которую журналисты продолжали именовать «мама Бет» — испустила дух, дав газетам еще одну возможность, вполне оправданную, применить слово «трагедия». Теперь бедняжка Бетан и вовсе осталась на свете одна-одинешенька, если не считать того человека, которого она называла «папочкой»…
Наверное, она была просто потрясена, когда узнала, что Патрик Уайт — действительно ее настоящий отец. Сообщили ей об этом совершенно несуразным образом, и лишь доктор Пикок отчасти сгладил нанесенный девочке удар, переписав свое завещание в ее пользу, словно это могло стереть из ее памяти страшное прошлое, заставить призрак Эмили навсегда исчезнуть из ее жизни…
Да уж, бедняжке Бетан и впрямь пришлось нелегко. Ей потребовалось несколько лет, чтобы хоть немного прийти в себя и оправиться. Сначала о ней заботились работники социальных служб, затем ее определили в приемную семью, и она постепенно научилась изображать те чувства, которых от нее ждали, но которых на самом деле она не испытывала. Ее приемные родители, Джефф и Трейси Джонс, жили в Белом городе в собственном доме и всегда хотели дочку. Но добродушный весельчак Джефф теперь отчего-то скисал, стоило ему хорошенько выпить, а Трейси, мечтавшая о маленькой девочке, которую можно будет одевать как куклу, не находила в доставшейся ей молчаливой и мрачной девочке-подростке ни капли сходства с собой. Однако Бетан, подавляя собственные эмоции, научилась сосуществовать даже с этими людьми. И сейчас еще можно разглядеть шрамы у нее на руках, полученные в те юные годы, эти серебристые следы прошлого, отчасти скрытые тонким рисунком тату.
Когда с ней общаешься, когда даже просто на нее смотришь, возникает ощущение, что она играет какую-то роль, что Бетан, как и Альбертина, — это лишь одна из ее аватарок, щит, которым она решительно загораживается от того мира, где нет и не может быть определенности. Она так ничего и не рассказала следователям, и те решили, что у нее заблокирована память. Но мне-то известно, что это не так. И ее недавние посты подтверждают мое мнение. Однако ее упорное молчание дало мистеру Уайту возможность не только выйти из больницы, но и потихоньку избавиться от предъявленных ему обвинений. И хотя всевозможные слухи и сплетни в Молбри по-прежнему циркулировали и многие продолжали верить в самое худшее, но все же отца и дочь постепенно оставили в покое, и они зажили дальше, как умели и как могли.
Прошло много лет, прежде чем я снова увидел ее. К тому времени мы оба стали другими людьми. Мы тогда встретились почти как чужие и ни словом не обмолвились о прошлом. А потом мы каждую неделю пересекались на занятиях нашего литературного семинара. И вот недавно с помощью лести ей удалось проникнуть в мою жизнь и найти подходящее место для нанесения удара…
Думаете, ей грозила опасность с моей стороны? Как раз наоборот! Я ведь уже говорил, что и волоска бы на ее голове не тронул. В своих вымышленных историях я могу действовать как угодно, но в реальной жизни, увы, обречен пресмыкаться перед теми людьми, которых более всего ненавижу и презираю.
Хотя теперь, надеюсь, это уже недолго будет продолжаться. Мой список смертников становится день ото дня все короче. Триция Голдблюм, Элеонора Вайн, Грэм Пикок, Фезер Данн. Соперники, враги, паразиты — всех их настигла дружественная рука Судьбы. Ну, Судьбы или Рока, называйте как угодно. Главное — я никогда ни в чем не виноват. Разве что в написанных историях.
Написав, переместим курсор вправо…
Но ведь это не совсем одно и то же, верно? Ведь пожелать смерти врагу даже в самой распрекрасной фантазии — вовсе не то же самое, что по-настоящему отнять у кого-то жизнь. Возможно, в этом и заключается мой истинный дар — не синестезия, которая причинила мне столько страданий, а способность вовремя спустить с поводка слово, направленное против того, кто меня обидел…
Ты еще не догадалась, чего я хочу от тебя, Альбертина? А ведь отгадка очень проста. Как я уже говорил, тебе и раньше приходилось это делать. Граница между словом и поступком связана с воплощением слова в жизнь. С экзекуцией.
[52]
