Родина будет Вам благодарна. Она позаботится о Вас и о детях Ваших – и Вы заслужите гордое и почетное звание спасителей Отечества.
Вперед, на Нарвский фронт! Вас зовет правительство, на знамени которого начертано: “Земля и свобода!”
Правительство Северо-Западной области России 12 октября 1919 года. Город Ревель»
Конечно, и это воззвание осталось «лоскутом бумаги». Оно запоздало, да и кроме того, игра велась Вермонтом и фон дер Гольцем слишком крупная, чтобы не обеспечить себе предварительно несокрушимый авторитет в войсках всевозможными ухищрениями, подачками и обещаниями золотых гор. А тем временем бои под Ригой и в самой Риге (на левом берегу Двины) стали принимать ожесточенный характер. Вмешалась союзная военная миссия. К Вермонту в Митаву были посланы делегаты с требованием прекратить наступление. Но ответ от «генерал-губернатора» получался один: он действует на российской территории, его цель – пробиться на большевистский фронт и поэтому союзники, если только они не сочувствуют большевикам, не имеют права вмешиваться в его действия. От фон дер Гольца союзники получили еще более уклончивый ответ: Версальский договор не дает им права вмешательства в рижские дела, потому что его, фон дер Гольца, корпус состоит из добровольческих отрядов, не подчиненных берлинскому правительству…
Тогда-то к Риге стали стягиваться англо-французские военные суда, которые в ночь с 14 на 15 октября и приступили к бомбардировке позиций, занимаемых бермонтовским корпусом под самой Ригой.
Я не стану останавливаться здесь на дальнейших перипетиях рижской «эпопеи», которая непосредственно не входит в схему моего труда. Отмечу лишь для будущего исследователя истории отношений союзников к России в эпоху большевизма следующей факт, находящийся в связи со всей цепью английских выступлений в Финском заливе и в Балтике.
Бесспорно, что с точки зрения подлинной демократии бермонтовский удар на Ригу вследствие реакционно-реставраторских целей, которые он себе ставил, должен был встретить самый решительный отпор. Но я спрашиваю: какие нормы международного права, исповедуемые Ллойд Джорджем и которые, конечно, ничего общего не имели с велениями подлинно демократических принципов, давали ему право подвергать тогда русские войска бомбардировке английских судов? Как бы он, Ллойд Джордж, а не мы, оправдал это действие перед палатой общин, если бы какому-нибудь Веджвуду, выступавшему обыкновенно столь решительно против всякой попытки вмешательства Англии в русские дела, вздумалось вдруг спросить правительство His Majesty: «А почему, собственно, английские суда участвуют в рижской авантюре?»
Получилась ведь следующая, на вид вопиющая непоследовательность и принципиальная противоречивость английской политики в русском вопросе. Подумайте, в течение всего лета 1919 года английская эскадра, крейсирующая в Финском заливе, не подходит к Кронштадту; она его «боится», как черт ладана, потому что в Лондоне правительство Ллойд Джорджа якобы опасается, что в палате общин будут говорить о вмешательстве в русские дела. Она, эта эскадра, палец о палец не ударяет, чтобы изъять в Кронштадт из рук «врагов цивилизации» даже тогда (июнь 1919), когда в Кронштадте форты в связи с восстанием Красной Горки выкидывают белый флаг и целых 24 часа ждут английских «друзей», которым они могли бы сдаться, ибо тогдашний русский Северный корпус далек и у него нет технических средств, чтобы подойти к Кронштадту.
Мало того, через 10 дней после удара Вермонта на Ригу, когда Северо-Западная армия, сдвинувшись, наконец, с места, одним наскоком подходит к стенам Петрограда, и английская эскадра по условию, положенному в основание всей Петроградской операции, должна взять под обстрел дальнобойных орудий с особых, так называемых «галлипольских», мониторов Кронштадт и укрепленный район Красной Горки, – в эту решающую минуту адмирал Кован благородно воздерживается от обещанного выступления под предлогом, что один из мониторов, предназначенных для бомбардировки («Herebus»), понадобился в… Риге, другой – не в порядке, а остальные имеющиеся в его распоряжении суда – все глубоко сидящие и лишены возможности маневрировать в мелководном районе Кронштадта…
Вследствие этого рыцарского воздержания англичан большевистское военное командование в самую опасную для себя минуту получает возможность широко использовать батареи Красной Горки для обстрела оголенного и беззащитного (потому что рассчитывали на поддержку английского флота) левого фланга Северо-Западной армии, который уже успел было продвинуться почти до Стрельны и Лигова. Больше того, видя бездействие англичан и в следующее два дня, коммунистическое командование идет напролом: оно выдвигает в устье Невы дредноуты «Полтава» и «Петропавловск» и открывает с них убийственный огонь дальнобойных орудий по линии цепей Северо-Западной армии, атакующих район между Стрельной и Красным Селом.
Эскадра адмирала Кована и тогда бездействует, и только на четвертый день кровопролития, когда сражение под Петроградом уже явно проиграно Северо-Западной армией, когда приказ к отступлению по всей линии уже дан, по Красной Горке, «приличия ради», выпускается несколько снарядов… без попаданий.
Очевидно, в Лондоне в те дни вспомнили, что иной образ действий английской эскадры был бы посягательством на девственность «демократических» принципов Ллойд Джорджа, и адмиралу Ковану был дан приказ воздержаться от гнусного «вмешательства».
Ну а бомбардировка Риги теми же английскими судами? Не была ли она самым явным вмешательством в русские дела независимо от их подоплеки? Ведь именно с точки зрения международных принципов, исповедуемых Ллойд Джорджем, речь шла там исключительно о русских делах в широком смысле этого слова, о русской междоусобице, ибо Латвия как новое государственное образование еще не была признана тогда de jure, а ее правительство даже в Лондоне считалось лишь правительством de facto и отношения к нему еще только стали налаживаться.
Но было бы, конечно, не в меру наивно искать здесь оправдания действий Ллойд Джорджа в нормах международного права, а еще меньше в его «демократических» принципах. Ларчик открывался проще: «Рига» была опасна для английских империалистических интересов, потому что успех Вермонта при дальнейшем его развитии мог вновь создать призрак русского владычества в Прибалтийском крае, который в Лондоне уже видели втянутым в орбиту английской политики, а потому английским судам был дан приказ действовать там решительно, как подобает потомкам Нельсона. Под Кронштадтом спустя 10 дней, когда проникнутая казалось совершенно другими идеалами Северо-Западная армия действительно одерживала успех за успехом и взятие Петрограда уже могло считаться обеспеченным при известных условиях (т. е. при участии английского флота), отмеченная выше «угроза» английским империалистическим интересам вновь определилась в воспаленном воображении Ллойд Джорджа: а вдруг Петроград действительно будет взят, большевики будут устранены сначала оттуда, а потом из Москвы и процесс возрождения России с помощью демократии воистину начнется, т. е. дальнейшему ослаблению и разложение будет положен конец?
Поэтому – да здравствует невмешательство!..
Как видите, в действиях Ллойд Джорджа не было никакой непоследовательности, никакой противоречивости: он шел верно, по пути, намеченному еще Гладстоном.
