Не было дела, ибо не было территории. Политическая и гражданско-административная деятельность правительства сводилась постепенно к «грызне» с Верховным военным командованием, с главнокомандующим Юденичем и ближайшими его помощниками, точнее говоря, к обузданию их чрезмерной самостоятельности, которая стала заметно расти по мере поступления оружия и снабжения от союзников. Однако и эта «грызня» не выносилась правительством на арену общественности, ибо оно все рассчитывало, что сама логика исцелит фронт и тыл от недугов, а «диктатора» – от бестолковщины и недомыслия.
Что же касается главнейшей задачи правительства – деятельности по снабжению армии, то, как мы уже неоднократно указывали, эта область была совершенно изъята из ведения министерства вследствие легкомыслия, допущенного в первые же дни после августовского «coup d’Etat». Деньги – миллион фунтов, полученные от Колчака, были у Юденича, и он до последней минуты оставался их хозяином, правительство же располагало только теми крошечными фондами, которые Юденич от времени до времени представлял в его распоряжение для покупки медикаментов, санитарных средств, табаку и продовольствия. Таким образом, правительство могло только наблюдать, да и то с большим трудом, как интендантство «снабжает» фронт и тыл, само же оно в этой области почти совершенно бездействовало, если не считаться с единичными случаями заключения контрактов по покупке и доставке продовольствия для гражданского населения Петроградского района в дни обострения борьбы у ворот Северной столицы.
Из хроники тех дней припомню следующее.
Юденич был настолько уверен в удачном исходе операции против Петрограда, и эта уверенность по мере его продвижения в нем настолько окрепла, что 19 или 20 октября, т. е. сейчас же вслед за взятием Гатчины и Царского Села, он с позиций посылает по прямому проводу телеграмму Председателю Совета министров Лианозову держать наготове весь запас продовольствия для Петрограда, а первые партии немедленно нагрузить, ибо занятие столицы последует не позднее… двух-трех дней.
Само собой понятно, что эта телеграмма вызвала в Ревеле неописуемую радость: все стали укладывать чемоданы, а «сотрудники» отмеченного раньше генерала Владимирова уже приступили было к составлению списков лиц, «коим въезд в Петроград не разрешается». Правительство одним ударом купило чуть ли не 100 вагонов картофеля для бесплатной раздачи населению Петрограда, скупалось вообще все, что только доступно было на эстонском продовольственном рынке и в соседней Финляндии и что только могло бы обрадовать изголодавшегося петроградского жителя. Эстонская марка вмиг была обесценена, что вызвало крах многих предприятий, русский же рубль, в том числе и так называемые «юденьки», котировались чуть ли не на вес золота. А так как Ревель в те дни был полон всяких рыцарей наживы, отечественных и чужих, съехавшихся сюда с разных сторон в ожидании взятия Петрограда, то никого не удивит, что и шампанское уже потекло рекой. Продавались и покупались петербургские дома и торгово-промышленные предприятия, заключались всякого рода другие сделки на умопомрачительные суммы, и обязательно в фунтах, долларах и рублях, ибо об «экзотических» валютах никто больше и слышать не хотел.
Помню, кстати, что в те дни в Ревель срочно прибыло из Лондона представительство некоего консорциума английских банков во главе с известным Личем для ведения переговоров с Северо-Западным правительством о немедленном открытии в Петрограде особого русско-английского эмиссионного банка. Лианозов – надо отдать ему справедливость – значительно урезал английские аппетиты в целях ограждения русских интересов. Тогда Лич его обошел и обратился непосредственно к Юденичу, который, конечно, на все согласился.
Только внезапное поражение Юденича помешало осуществлению этой затеи.
Примчался из Стокгольма в связи с этим делом и знаменитый «Митька» Рубинштейни точно с налета в несколько дней «утопил» в Гельсингфорсе финляндскую марку, понизив ее до небывалых размеров, а русский рубль подняв до умопомрачительной по тогдашним понятиям высоты за что финляндское правительство, после краха похода на Петроград сейчас же и выслало его из пределов республики…
Налетели из уютных уголков Лондона, Парижа и Стокгольма всякого рода концессионеры и подрядчики, причем, помнится, одному из последних Юденич еще успел сдать подряд на десятки миллионов рублей на постройку никому не нужной прифронтовой узкоколейной железной дороги. Post factum об этом узнало правительство, и когда ему вздумалось запротестовать против такого расточения государственных средств, военное командование ощетинилось: военные пути сообщения не находятся в ведении правительства…
Появился в те дни в Ревеле и некий петроградский биржевой маклер Цоппи, и с ним-то генерал Глазенап, назначенный тем временем Юденичем на пост генерал-губернатора Петрограда и Петроградского района, решал вопросы о дальнейших назначениях, как и о мерах «по поддержанию порядка и общественной тишины» в столице по ее занятии.
* * *
Тогда-то я как редактор «Свободы России» и получил от будущего «генерал-губернатора» первое негласное предостережение, что если дальше буду вести газету в том же нежелательном военному командованию направлении, меня в Петроград едва ли пустят.
А дело заключалось в следующем.
Узнав, что «опричники» упомянутого выше генерала Владимирова и контрразведки готовятся к «маленькому кровопусканию» в Петрограде в день вступления армии, а также к разгону Северо-Западного правительства, я выступил в «Свободе России» за своей подписью с горячей передовой в наивной вере, что мне в последнюю минуту удастся «образумить» диктаторов. Это было 21 октября, т. е. в день взятия Павловска. Учитывая возможные сюрпризы цензуры, я писал:
«Мы исчисляем теперь время не месяцами и даже не неделями, как раньше, а днями, часами.
Наше внимание приковано к карте – к пунктам, которые уже пройдены нашей героической Северо-Западной армией, и тем, что остались еще впереди. Мелькают названия родных городов и селений, а напряженный слух жадно ловит каждый звук, каждый шорох, ища в них заветных слов: “Петроград взят”…
Это естественно и понятно. Но еще более естественно, если сегодня же все мы, вместе взятые и каждый в отдельности, себя спрашиваем:
– А что будет завтра?
Это не праздное любопытство наше, а выражение правильно работающей мысли и чувства ответственности каждого из нас за грядущее. А не в нем ли, грядущем – весь смысл нашего бытия сегодня и вся ценность тех трудов и энергии, которые были приложены нами вчера, когда победа над кремлевскими насильниками казалась еще далека?
И для того ли только наши воины-граждане, солдаты и офицеры, вихрем понеслись туда – к Петрограду, чтобы на другой день после его освобождения из цепких лап большевизма снова очутиться перед разбитым корытом?
Для того ли все мы, казалось, в таком тесном сплоченном единении работали все это время, чтобы завтра, по достижении ближайшей цели, очутиться перед неизвестным, считать свою миссию исчерпанной или даже дать место новому народному недовольству и ропоту?
