Уже после первого моего выступления с докладом в Политическом совещании у меня не осталось сомнения, что я стучусь в наглухо закрытые двери.
Князь Львов председательствовал и молчал. Коновалов, Ефремов и Третьяков (все – бывшие сотрудники и члены Временного правительства!) отделывались ничего не стоящими замечаниями и столь же бесценными расспросами о внутренних условиях в Финляндии и Эстонии. Зато ясно и определенно говорил и ставил вопросы С. Д. Сазонов. Сразу видно было, как мы уже отметили, что он здесь – хозяин положения.
Финляндия требует признания своей независимости – это может быть дано только Колчаком, но с оговорками стратегического свойства…
Эстония настаивает на признании за нею права на самоопределение – но ведь она только что вылупилась…
Что касается левого крыла Совещания, Н. В. Чайковского и Б. В. Савинкова (последний еще считал себя тогда членом партии эсеров), то с ними у меня было решено вести переговоры сепаратно – благо я не был связан никакими директивами из Гельсингфорса.
Эти переговоры у нас скоро и начались. Чтобы лишить их академичности, мне показалось необходимым после первой же беседы привлечь к участию в них эстонскую делегацию – тем более, что речь ведь шла у нас о конкретном вопросе, т. е. о выработке соглашения с эстонцами по вопросу о военной кооперации. В Ревеле и Гельсингфорсе эстонцы настаивали на предварительном получении «бумажки» от той или иной влиятельной русской демократической организации с патентом на самоопределение. Так как, помните, гельсингфорсская организация Юденича и Карташева этой «бумажки» не давала, мне показалось необходимым действовать в этом направлении здесь в Париже среди «левых» русских.
Глава эстонской делегации в Париже Пуста был в курсе наших ревельско-гельсингфорсских переговоров. Сепаратист par excellence
[24], он тем не менее отдавал себе отчет в том, что Эстония собственными силами долго не продержится против натиска большевиков, что, следовательно, молодой республике потребуется помощь извне, в данном случае – помощь русского Северного корпуса плюс силы, которые Юденич организует.
Мало того. Недостаточно, чтобы русские и эстонцы совместно только оборонялись на территории Эстонии, а необходимо создать такое положение, при котором они соединенными силами бросились бы вперед и взяли коммунистический Петроград – эту постоянную угрозу для молодой республики. Тогда русские получат для дальнейшей борьбы такую мощную базу, как Петроград, а Эстония не будет больше находиться под дамокловым мечом новых налетов Троцкого.
Таков был ход мышления эстонских «сепаратистов», в том числе и их наиболее ярого представителя в Париже господина Пуста.
Само собой понятно, что предварительным условием sine qua для выработки военно-технической конвенции они ставили получение «отпускного свидетельства» – признание права на самоопределение, со всеми вытекающими отсюда для обеих сторон последствиями.
Чтобы придать нашим переговорам характер вящей конкретности, Пуста привлек к участию в них также главу эстонской делегации в Лондоне профессора Пийпа, назначенного месяца через два после описываемых здесь событий министром иностранных дел и впоследствии подписавшего в Юрьеве мирный договор с большевиками.
* * *
Переговоры наши начались. Они происходили в помещении эстонской делегации на rue Alboni, 7, причем эстонцы во избежание уязвления нашего великодержавного самолюбия каждый раз предлагали перенести переговоры в любое другое место. С нашей, русской, стороны участвовали Чайковский, Савинков и я; с эстонской – Пийп, Пуста и некий третий, прибывший из Ревеля, эстонский представитель, имени которого не припомню сейчас.
Я остановлюсь здесь только на одном нашем собеседовании, которое оказалось решающим для дальнейшего развития вопроса. Протоколов мы не вели, но общее содержание этой беседы у меня еще свежо в памяти.
Началось с того, что эстонцы взяли «быка за рога». Они стали выдвигать мотивы, побуждающие их требовать от русских предварительного признания за Эстонией права на самоопределение, т. е. независимости, причем главным мотивом было следующее:
Никогда эстонский народ, эстонская армия не поймут необходимости сражаться вместе с русскими за Петроград, если независимость Эстонии не будет обеспечена каким-нибудь актом. Эта армия отразила до сих пор все натиски большевиков именно потому, что на ее знаменах золотыми буквами было начертано слово «независимость». Без этого знамени, без этой идеи, которая воодушевляла народные массы, страна давно бы уже впала в объятия большевизма, ибо волею судеб в ней существовали почти те же экономические, политические и психологические предпосылки, которые породили большевизм в остальной части России… Эстонцы, конечно, понимают, что русская демократия затрудняется признать независимость Эстонии не столько по принципиальным соображениям, сколько по экономическим и стратегическим. Россия, лишившись финляндских портов, будет совершенно отрезана от моря, если от нее еще уйдет незамерзающий, только что выстроенный Балтийский порт и Ревель. Но для предотвращения такой оторванности от моря имеется много возможностей – например, заключение определенных конвенций с Эстонией относительно пользования ревельским портом, соглашения о железнодорожной сети и т. д. России, наконец, могут быт даны и некоторые стратегические гарантии, как например обязательство Эстонии соблюдать вечный нейтралитет и препятствовать тому, чтобы ее порты и острова как морские базы были использованы какой-либо третьей страной. Но все эти конвенции и соглашения, само собой разумеется, должны быть облечены в форму международно-правовых договоров, заключенных между равными…
Н. В. Чайковский, который все время молчал, полулежа в глубоком кресле почти в дремотном состоянии, при последних словах эстонского делегата вдруг вскочил.
– Вы говорите «как равный с равным»? По-вашему, значит, отложение Эстонии от России – совершившийся факт?
– Да.
– Но вы представляете себе, что Россия без Ревеля жить не может.
– Представляем, а потому и предлагаем вам конвенции.
– Великая Россия, стало быть, должна будет зависеть от доброй воли Эстонии.
– Все будет основано на взаимности…
В диалог вмешался Б. В. Савинков, который вначале в тоне лектора, а потом с заметным раздражением стал доказывать, что в такой же мере как Россия не сможет жить ни экономически, ни стратегически без эстонских гаваней, в такой же мере Эстония как хозяйственная единица, совершенно независимая от России, – немыслима. Россия будет демократией – это бесспорно. А с русской демократией эстонский народ найдет пути соглашения. Во всяком случае, победа демократии в России представит для эстонцев больше гарантий «свободной самостоятельности жизни» (может быть, в форме федерации), чем тысяча бумажек о независимости…
– Но и русская демократия, – прервал Н. В. Чайковский, – пойдет войной на Эстонию, если у нас отнимут Ревель. Поймите же, это для нас вопрос жизни или смерти.
