Международный характер Аландского вопроса подтверждается также особенностью отношений России к архипелагу.
Юридическое положение Финляндии в отношении России, когда речь зашла о ее признании, значительно отличалось от положения других государственных образований, родившихся из факта разложения Российской империи. Но какого бы мнения мы ни придерживались о правовом и политическом положении Финляндии в пределах российской государственности до момента провозглашения независимости – неоспоримо ясно, что очень сильная юридическая и политическая связь существовала между ними. С провозглашением независимости, последовавшим в соответствии с декларацией Советского правительства о праве самоопределения окраинных народов, эта связь была расторгнута.
Нет налицо никаких документов о том, чтобы Советское правительство ставило какие бы то ни было условия при признании Финляндии… Но зато из двух радиодепеш Советского правительства, прочитанных на заседании Верховного Совета от 10 июля 1920 года, явствует, что это правительство никогда не переставало считать себя заинтересованным в Аландском вопросе.
В первой радиодепеше, от 3 октября 1919 года, Советское правительство оспаривает за мирной конференцией всякое право вмешательства в этот вопрос. Оно заявляет, что Аландские острова могут быть переданы Финляндии только посредством договора между нею и Россией, а с другой стороны, что эти острова, ввиду их значения для путей сообщения с Россией не могут быть предоставлены Швеции без согласия России.
В другой депеше, от i июля 1920 года, Советское правительство, обращаясь с теми же аргументами по адресу Союзных держав, а также Швеции и Финляндии, заявляет, что оно будет почитать недействительным и не имеющим никакой юридической силы всякое решение или соглашение по Аландскому вопросу, в котором Россия не участвовала.
Предположим, что за Советским правительством было бы признано сегодня право вмешательства в Аландский вопрос – от этого международный характер вопроса только лишний раз получил бы утверждение, независимо от того, обоснован ли юридически тезис Советского правительства. Но международный характер вопроса неоспорим и в том случае, если бы мы признали, что Советское правительство не уполномочено представлять собою Россию – ибо в данном случае Лига Наций одинаково лишена возможности игнорировать интересы государства, которое почему-либо не может сейчас заключать имеющие обязательную международную силу договоры. Последнее соображение представляется тем более веским, что Россия – одна из самых заинтересованных в Аландском вопросе держав… Кроме того, Россия остается одной из договорившихся сторон Парижского трактата 1856 года. Это не подлежит никакому сомнению, совершенно независимо оттого, признано ли Советское правительство как власть Российского государства. Если оно не признано, то в данном вопросе речь может идти только о простом перерыве действий юридических способностей России. Во всяком случае положение России как одной из договорившихся сторон трактата 1856 года остается неизменным. С другой стороны, если владение островами и перешло к другому государству, то Россия как заинтересованная держава все-таки может отстаивать постановления 1856 года об устройстве Аландских островов.
Эти постановления, касающиеся разоружения островов, остаются в силе. Они были выработаны в общеевропейских интересах, ими создан особый международный статут военного свойства. Отсюда явствует, что до тех пор, пока эти постановления надлежащим образом не заменены новыми, каждое заинтересованное государство вправе требовать, чтобы они соблюдались другими. Отсюда одинаково следует, что каждое государство, владеющее островами, обязано соблюдать обязательства, вытекающие для него из постановления договора 1856 года о разоружении островов».
* * *
Да простит мне читатель эту чрезмерно длинную выдержку из официального документа, она характерна для иллюстрации того затруднительного положения, в котором вследствие отсутствия России находится современное международное право при разрешении целого ряда вопросов, как малых, так и великих, теоретических и практических. Приведенные здесь радиодепеши Советского правительства, как мы уже отметили, доказывают, в свою очередь, лишний раз только то, что «коммунистическое» правительство в своих спорах с практиками современного международного буржуазного права – Ллойд Джорджем, шведским королем, финским белогвардейским генералом Маннергеймом и Мильераном – оперирует ничем иным, как методами того же буржуазного права.
Чичерин и… юридическая комиссия Лиги Наций. Ленин и… лорд Роберт Сесиль – какое трогательное единение!
Стоило, действительно, четыре года сооружать «коммунистическое» государство, а потом вдруг вернуться к царским договорам 1856 года.
Но вернемся к Финляндии.
Нарастающий экономический кризис, неустойчивость внутреннего политического положения, незалеченные раны только что пережитой гражданской войны, тучи на горизонте внешней политики в связи с Аландским вопросом – все это, как мы уже говорили, создавало обстановку, требовавшую от финляндцев сугубой осторожности и отказа от всяких азартных решений в русском вопросе.
То или иное отношение к нему было связано непосредственно с «курсом» внутренней политики. Весенние парламентерские выборы – первые после гражданской войны – дали почти половину голосов социал-демократам (400 000). Это означало, что Маннергейму преобразованного правительства, если только в его намерения входит строгое соблюдение конституционных и парламентских гарантий, надлежит держать курс на демократию. В противном случае буржуазно-реакционный кабинет будет опираться лишь на незначительное парламентское большинство в несколько голосов, а при попытках совершить белый coup d’Etat
[13] путем незаконного роспуска палаты, ограничения избирательного права или иными средствами страна вновь будет ввергнута в пучины гражданской войны.
Вступить на этот скользкий путь Маннергейм явно не решался. Начались, напротив, заигрывания с умеренными социал-демократическими элементами; последним – horribile dictu при тогдашнем настроении умов белой Финляндии – было предложено вступить в коалиционный кабинет и тем положить начало разрешению задачи социального примирения. Социал-демократы хотя отказались, но было ясно, что они не будут вести оппозицию quand мёме
[14], если только правительство вступит на путь весомых демократических и социальных реформ.
Действительно, состав нового кабинета Веннолы и Хольсти, первые дебаты в новой палате по вопросу о монархии или республике, кулуарные торги с социал-демократической фракцией по делу об амнистии для участников коммунистического восстания, отмена цензуры и ряд других мер показали, что курс взят именно на демократию.
Это обстоятельство, само собой понятно, диктовало и русским политическим организациям в стране определенную линию поведения, даже если бы их собственный демократизм отличался сомнительными свойствами. Но как мы уже ранее показали, Карташевы, Кузьмины-Караваевы и Юденичи были «тверды». Успехи Колчака кружили им головы. «Верховный Правитель» только что перевалил через Урал и приближался к Волге, Антанта разговаривала с ним почти заискивающим тоном – где тут до «демократии» чухонцев…
