Йозеф посмотрел на своего кота. Дантес был единственным, кто, похоже хорошо пережил это время, вернувшись к своим природным инстинктам и охоте на крыс и мышей. Однако Йозеф всегда боялся выпускать его на улицу – от отчаяния люди принялись есть кошек и собак.
К концу зимы он уже не ходил в университет – тот был закрыт из-за войны. Каждый день он был озабочен поиском еды и сбережением энергии, и каждый вечер, сгрудившись у радиоприемника, они с Майклом сидели и усердно следили за продвижением союзников. Эта ночь не стала исключением.
– Надеюсь, осталось недолго, – заявил Майкл, услышав обнадеживающее сообщение. – Тогда я смогу выбраться с чердака.
– Да, – подтвердил Йозеф, а затем сухо добавил: – И ты можешь вернуться в университет и закончить курс высшей математики.
Майкл закатил глаза:
– А как же вы, профессор? Что вы собираетесь делать?
– Я не особо думал об этом, – пожал плечами Йозеф.
– Может быть, пригласите прелестную мефрау Пендер на свидание? – подразнил его Майкл.
Йозеф поперхнулся горьким кофе из цикория и выпалил:
– Что?
– Ну, вы ей нравитесь.
– Это она тебесказала?
– Не совсем такими словами, но я-то знаю.
Йозеф смутился и попытался отмахнуться от него, чувствуя себя неловко из-за того, что разговор принял такой оборот и не желая раскрывать собственных чувств:
– Я тебе честно говорю, я даже не думал о таких вещах. В наши времена это весьма легкомысленное занятие.
Майкл просиял:
– Почему мы не можем думать о таком? Однажды война закончится, и вы снова сможете выпить вина и отправиться на танцы.
Йозеф строго посмотрел на него, надеясь, что по его взгляду понятно: даже до войны он никогда не занимался ничем подобным.
– Почему бы не пригласить ее на свидание? – настаивал Блюм.
– Хочу напомнить, господин Блюм, что я не такой отважный. Я даже не знаю, с чего начать.
– Это не трудно. Просто пригласите ее на прогулку или на ужин.
Йозеф, усмехнулся про себя, собирая пустые чашки:
– На ужин? В очередной раз, когда снова появится еда, может быть, я так и поступлю.
Он спустился с чердака, усмехаясь про себя и качая головой, но слова Майкла наполнили его новым оптимизмом. С тех пор, как ему полегчало, он редко виделся с Ханной и убедил себя, что питает к ней исключительно дружеские чувства. Но, может быть, когда они не будут заняты выживанием, у них появится время, чтобы лучше оценить свои переживания.
* * *
В 1945 году пока шла война, Йозеф и Майкл увлеченно слушали свое маленькое радио, гадая, наступит ли когда-нибудь конец. Они жадно впитывали каждую деталь сражений, что велись на всех фронтах вокруг Голландии. Пока нацисты яростно пытались удержать Амстердам мертвой хваткой, союзники нападали с обеих сторон, продолжая усиленную кампанию бомбардировок.
Во время бомбардировок, Йозеф уходил в убежище. Для Майкла он организовал, какое смог, безопасное укрытие на чердаке, куда тот мог уползти и спрятаться от взрывов и разбитого стекла. Выводить его на улицу было слишком опасно.
В одну особенно жуткую ночь, в разгар ожесточенного артобстрела, шальной снаряд упал прямо перед домом Йозефа.
Профессор только что вернулся из убежища, решив, что бомбить перестали, как вдруг весь дом содрогнулся от мощного взрыва.
В момент, когда у Йозефа в ушах зазвенело от удара, его сначала отбросило к стене и швырнуло на пол. Он забрался под стол, пытаясь восстановить дыхание, и оглядел кухню, оценивая ущерб: деревянные ставни распахнуты настежь, а пол и столешницы усыпаны битым стеклом, задняя дверь дома безвольно висела на петлях, кастрюли и сковородки валялись на полу, выброшенные из шкафов.
Майкл. Ему нужно встать и проверить Майкла. Найдя в своем ноющем теле новые силы, он поспешил на чердак, пробираясь сквозь разбросанный на полу и лестнице мусор. Все в доме было перевернуто вверх дном. Поднявшись по лестнице на чердак, он подошел к двери и распахнул ее. В комнате были отчетливы видны последствия взрыва: повсюду валялись куски каменной кладки и штукатурки, стояла пыль, а куски дерева образовали мозаику из осколков на полу. К счастью, Майкл был в безопасном месте и выполз из-под укрепленной конструкции под карнизом, которую соорудил Йозеф.
В доме не было света, но горящее пламя с улицы освещало комнату в жуткой тишине.
– Как ты? – спросил Йозеф, помогая Майклу выбраться из укрытия. Майкл ответил кивком головы и отошел в дальний конец чердака, подальше от окна. Издалека до них доносился вой сирен скорой помощи и пожарных.
Внезапно над ними взорвалась еще одна бомба, фейерверком осветив комнату и мужчины снова припали к полу. Они лежали очень тихо, пока наконец пронзительно не завизжал сигнал отбоя воздушной тревоги, подтверждая окончание бомбардировки.
Пока Майкл, тяжело дыша, приходил в себя на кровати, Йозеф спустился вниз за свечами. Наверху все еще кружились столбы кирпичной пыли, и один конец чердака, там, где балка не выдержала и упала с потолка, накренился.
Они вместе оценивали ущерб, у Йозефа перехватило дыхание, когда он заметил сундук Сары. Дерево раскололось надвое, и сундук стоял открытым. Двое мужчин быстро оттащили его от осыпающихся стен и поставили у кровати Майкла, где было на так много мусора.
Сидя на кровати, Йозеф смотрел на сундук, его переполняли сильные эмоции. Не говоря ни слова, Майкл походил по чердаку, вытащил пустую коробку, принес ее Йозефу и сел рядом с ним на кровать.
– Можем что-то из этого спасти, – тихо сказал он. Йозеф кивнул и осторожно начал отделять дерево и медь от искореженной кучи, едва напоминавшей сундук. И хотя многие из ее нежных предметов были сломаны, фотографии сияющей Сары, лежавшие сверху, чудом остались невредимы.
Йозеф с любовью поднял фотографии и тщательно их вытер руками. Он осторожно положил их на кровать рядом с собой. Он наклонился к ящику и заметил, что футляр для скрипки был поврежден взрывом, но сама скрипка каким-то чудом оказалась цела. Он провел пальцами по дереву и струнам, наслаждаясь ее блестящей древесиной: воспоминания другой эпохи.
– Она любила играть на ней, – сообщил он Майклу, который, ощущая всю серьезность ситуации, молча кивнул в ответ. – В отличие от меня, она любила играть, – улыбнулся он. – Ей пришлось умолять отца разрешить ей играть на скрипке. Ее семья была полной противоположностью моей. В моей семье были творческие личности. А в ее – академики. Саре пришлось много уговаривать. В конце концов ее отец сдался и позволил ей играть, а позже ей удалось уговорить и меня. И хотя поначалу я нехотя взялся за пианино, ей так нравилась наша совместная игра, что я влюбился в ее энтузиазм. Один из счастливейших моментов в жизни – играть с ней на пианино.
Он благоговейно положил скрипку на кровать рядом с собой. Затем вытащил фату, стряхнув с нее кирпичную пыль. Поглаживая тонкую ткань, он распутал ее. Йозеф улыбнулся, вспоминая день их свадьбы, как гнался за Сарой по тюльпановому полю. Там же была ее одежда и туфли. И пачка писем.
