– Чтобы спастись. Я не хотела умирать.
– Вы совсем меня запутали. Умирать?
Она отмахнулась.
– Потом. Когда я в вас поверю.
Я заподозрил, что даже если духи и позволят все мне рассказать, произойдет это еще очень не скоро.
– Когда «потом», Клаудия? Прошло уже больше двух лет! Как еще мне доказать свои искренние намерения?
– Вам надо разговаривать с людьми не так прямо. Я рассказываю вам что-то личное, а потом узнаю, что вы это обсуждали с другими!
– Потому что оно так и делается. Я должен удостовериться, что вы говорите правду.
– Значит, вы мне не доверяете. Почему же я должна верить вам?
– Это вовсе не означает, что я вам не доверяю. Просто так работает репортер или писатель-публицист. Я должен найти хотя бы одного человека – а в идеале двух, – который подтвердил бы ваши слова. Это как навигация в море или геодезия на суше: до любой неизвестной точки замеряется расстояние с двух известных позиций, а потом строится треугольник.
Клаудия уставилась на меня как на последнего идиота.
– Вы не геодезист и не моряк. Вы пишете обо мне книгу – просто записываете то, о чем я рассказываю.
– Нет, Клаудия, я должен писать правду.
– Хотите сказать, я вру?
– Вы сами часто не помните, что происходило в реальности. Тысячу раз мне это говорили, с самого первого дня. Разве нет?
– Да.
– Я должен собрать историю воедино, поговорить с каждым, кто причастен к делу. Я уже знаю, под каким углом видели события вы, Клаудия. Как только узнаю чей-то еще ракурс, то смогу…
– Выстроить треугольник?
– Именно.
– Но когда вы разговариваете с другими, вовсе не обязательно говорить им: «Клаудия сообщила мне то-то и то-то». Просто скажите: «Я слышал, что дела обстояли так-то и так-то, а вы что думаете?» Можете так?
– Постараюсь. А какая разница?
– Большая. Мне звонила мать – в ярости из-за того, что я вам наговорила. Отец тоже в курсе. Теперь они оба на меня злятся.
– Мне пришлось передать им ваши слова. И раз они оба отрицают то, что вы о них рассказывали, в книге я об этом писать не стану. Принимать только вашу позицию с моей стороны безответственно.
Она задумчиво на меня уставилась.
– В одном вы правы, – продолжил я. – Я не обязан говорить: «Мне рассказала Клаудия». Я могу просто сообщать им факты. Если из-за моей методики у вас возникли какие-то сложности, то простите.
– Ладно, – сказала она. – Но только если в будущем вы обещаете быть аккуратнее.
Мы обсудили какие-то мелочи, потом я откинулся на спинку кресла и заглянул прямо в зеленые и по-детски наивные глаза.
– Хочу, чтобы вы мысленно вернулись в дни перед самым убийством Маккана.
Клаудия застонала.
– Это обязательно? Мне не хочется вспоминать.
– Простите, Клаудия. В этом весь смысл.
Она закрыла глаза и положила затылок на подголовник кресла.
Я заговорил тихо и монотонно:
– Вернитесь в прошлое. Представьте, какая была погода… Целыми днями шел снег… Все сильнее и сильнее…. Холодный… густой… Он все падал и падал…
Клаудия кивнула и вдруг распахнула глаза.
– О господи! Я кое-что вспомнила!
– Ну же, не молчите!
– Я работала в тот вечер, когда была «Убийственная метель». Посетители почти не приходили, и «Картинная галерея» закрылась раньше обычного. Я вернулась домой и увидела в кресле, спиной к дверям, какого-то мужчину. Бобби сказал, что это его приятель по бильярду, он из-за метели не может попасть домой, поэтому останется у нас на ночь.
Распахнутые глаза сияли, будто она воочию видела ту сцену.
– Я поздоровалась, пошла на кухню, стала мыть посуду. А сама сквозь дверь прислушивалась к их разговору. Мужчина что-то рассказывал про двух женщин в Ньюарке. И плакал. Все время повторял, что это брат его заставил. Мол, ему теперь так плохо… Потом его вырвало на ковер.
– Вы мне это уже рассказывали…
Клаудия схватила меня за руку.
– Нет! Погодите. Выслушайте! Когда Убийц с двадцать вторым калибром арестовали, я увидела его по телевизору. Того мужчину, которого вырвало у нас в гостиной, – это был Гэри Левингдон!
Я вспомнил ту историю, когда она зашла в магазин телевизоров, на всех экранах включили новости, а Клаудия вдруг с дикими криками выбежала на улицу.
– Но почему полиции вы об этом не сказали?
– Каким же образом? Я ничего не знала, пока не увидела его фотографию.
– А потом почему не сказали?
– Его к тому времени уже арестовали. У меня дома начались звонки с угрозами. Я знала, что ничего не изменить. Убийц поймали. Убийства прекратились. А мне не стоило лишний раз высовываться, чтобы не закончить, как Вики.
Я изо всех сил старался не выдавать волнения.
– Дальше, – велел я.
– Что дальше?
– Что было потом?
– Все, ничего.
– О, да ладно! Наверняка Гэри Левингдон был как-то еще замешан в деле.
Клаудия скрестила на груди руки и покачала головой. Я понял, что настаивать бессмысленно. Однако, уходя от нее, чуть было не заорал во весь голос, что я первый – до меня это не удалось ни детективам, ни адвокатам, ни газетчикам! – что я первый увидел связь между Клаудией и Убийцами с двадцать вторым калибром.
2
Еще несколько недель я не мог вытянуть из Клаудии ни слова про Гэри Левингдона. Она утверждала, что на этом история закончилась. Но я-то знал, что она по-прежнему утаивает правду. И как бы ни были натянуты у меня нервы, я заставлял себя проявлять терпение.
Однажды, освежив в памяти показания Левингдона, я вновь завел о нем разговор.
– Я все думаю о том, как Гэри Левингдон ночевал у вас в ту сильную метель. Полиции вы об этом рассказывали?
Клаудия уставилась на меня будто на последнего идиота – мол, как вообще можно допустить такую бредовую мысль?
– Разумеется, нет!
– Сам Гэри на допросе однозначно утверждал, что никогда не был с вами знаком. Как думаете, почему?
– Бобби, наверное, представил меня как Лоди – он всегда меня так называл. А на фотографиях из той папки я совсем на себя не похожа. Так что Гэри, видимо, просто не понял, что Клаудия Яско – это я. Он, скорее всего, даже не запомнил, что спал у нас той ночью на диване.
Клаудия покачала головой и продолжила:
– Представляете, хуже всего было то, что после его ухода мне пришлось оттирать с ковра блевотину. Знали бы вы, каково это…
