– Именно так! – взволнованно подхватил Дено. – За этим они и слепили меня фарами. Понимаете, я тогда был пьян и…
– Они знали, что он буйного нрава, – продолжил его друг. – И полицию не любит. Его наверняка хотели подставить. Хотя это всего лишь предположение…
– Никакое не предположение! – настаивал Дено. – Все так и было.
– Позвольте-ка уточнить, – сказал я. – Вы считаете, что это была провокация, потому что если бы вас застрелили при задержании, то оставались только слова Клаудии, и…
Дено хлопнул ладонью по столу.
– Именно!
– Сами посудите, – заговорил его друг. – Обычно, если кого-то надо арестовать, за ним не таскаются хвостом всю неделю и не караулят возле дома. С их ресурсами полиции раз плюнуть, чтобы узнать местонахождение человека – достаточно расплатиться в магазине карточкой, и они будут тут как тут…
Понимал ли это Дено в момент задержания, я сказать не могу. Но за последующие годы эти двое успели поверить, что полицейские планировали сделать из него козла отпущения.
Мне ужасно хотелось поговорить и с приятелем Дено, расспросить его подробнее, но я решил не испытывать удачу.
Я зачитал им отрывки из показаний Клаудии, где она описывала, как Дено держит пистолет и убивает людей. При этом следил за реакцией Политиса.
– Ну… сами понимаете. Все и без того ясно, – сказал он.
– Я просто хочу знать, что вы чувствуете. Вашу реакцию.
– Что я чувствую… Что чувствую, значит?.. Что полиция от души постаралась! – с горечью бросил он. – Вместе с этой вашей «Диспатч».
– Расскажите.
– Ага, они тоже так говорили. Только навесили на меня клеймо убийцы, не дав и рта раскрыть.
– Расскажите про ваше обращение в редакцию «Диспатч».
– После того как нас выпустили, на Клаудию тут же налетели журналисты. На Рэя тоже. А про меня будто забыли. Поэтому я сам позвонил в «Диспатч». Мне не нравилось, что в газетах до сих пор пишут о нас как о преступниках, ведь это неправда. Я позвонил в газету и попросил связать меня с автором тех статей. Ее не было, и парень, что взял трубку, спросил: «А кто ее спрашивает?» Я ему: «По личному вопросу». А он такой: «Представьтесь, пожалуйста, и сообщите цель звонка». Ну, я и ответил: «Я Дено Политис, хочу рассказать, как эти ублюдки нас подставили… Рассказать то, о чем вы не пишете».
Он покачал головой.
– На следующий день я звоню своему адвокату. Я каждый день должен был ему звонить, отмечаться. А он и спрашивает: «Дено, какого черта?» Я такой: «В чем дело?» А он: «Ты что вообще творишь?» А я: «Да ничего особенного». А он: «Ты что, совсем идиот тупой, в тюрьму обратно захотел или сразу на электрический стул?» И дословно повторил все то, что я говорил парню из газеты.
На взгляд Политиса, все было очевидно.
– Есть только одно объяснение: тот тип из газеты позвонил в прокуратуру, а те – моему адвокату и велели унять своего клиента.
С каждым словом он злился все сильнее, и я – вместе с ним.
– А как вы восприняли новости про арест Левингдонов?
– Взбесился. Если бы полиция не маялась дурью, а делала свое дело как следует, целых семь человек осталось бы в живых!
– Вы разозлились на полицейских?
– Не на всех. Только на управление шерифа. В целом они меня не бесят. Только управление шерифа… и прокуратура. Потому что они все и затеяли.
Дено вдруг улыбнулся, и я спросил, чему он радуется. Он ответил, что вспомнил самый приятный момент того года – когда Джордж К. Смит проиграл выборы на пост генерального прокурора штата Огайо. Дено тогда выгреб из кармана последнюю мелочь и отправил ему телеграмму с поздравлениями.
Открылась дверь, и в зал заглянул охранник – сообщить, что библиотека скоро закрывается.
Когда я спросил у Дено, как он относится к Клаудии теперь, тот пожал плечами.
– После этого я видел ее лишь раз. И сказал, что не держу на нее зла. Вот Рэй – тот обиделся. Он ее возненавидел. Я говорил ему, что она, в общем-то, ни при чем, что она больная, не знала, что творит. Это все полиция виновата.
Завершив интервью, мы спустились на первый этаж. Я хотел было открыть дверь, но Дено вдруг протянул руку, поправил мне воротник пальто и вышел в морозную январскую ночь первым, придержав для меня дверь. Мы разошлись на парковке в разные стороны. Перед тем как сесть в машину, он неожиданно обернулся и с улыбкой помахал мне на прощание.
Глава четырнадцатая
1
С самого начала Клаудия не хотела говорить о своем детстве и юности. Хотя бы потому, что, по ее словам, практически ничего не помнила из тех времен.
Позднее я выяснил (от некоего парня, социального работника из отдела общественной защиты, который, как оказалось, учился с Клаудией в одной школе), что та была намного выше одноклассников и с большой грудью, поэтому немного горбилась. Из-за расстройств внимания и внезапных провалов в памяти над ней измывались и обзывали ее умственно отсталой.
Мне удалось поговорить с матерью Клаудии, а вот ее старший брат, Дэвид, наотрез отказался меня видеть. По словам других членов семьи, Клаудия и Дэвид поссорились в тысяча девятьсот семидесятом году, после того как она, бросив школу, какое-то время жила на военной базе в Форт-Брэгг, в Северной Каролине, где он служил. Вот и все, что я знал про Дэвида.
Через несколько дней после интервью с Дено со мной согласился побеседовать и отец Клаудии, Джордж. Он развелся с женой вскоре после совершеннолетия старшей дочери и теперь работал продавцом обуви. Мы договорились встретиться рядом с многоквартирным домом в Колумбусе, где Джордж жил со старушкой-матерью.
Высокий – под два метра ростом, – он кое-как втиснулся в мой миниатюрный автомобиль и предложил поехать в один бар на юго-востоке, где можно было бы спокойно поговорить.
На вопрос, как он воспринял арест Клаудии, Джордж ответил, что не знал тогда о проблемах дочери.
– У нас с Мартой так было заведено. Я старался не огорчать ее плохими новостями, а она не рассказывала о своих бедах мне.
Насколько он помнил, Клаудия всегда была тихим ребенком и редко проявляла эмоции. Она любила рисовать и слушать музыку.
– В детстве она не хулиганила, – сказал отец. – Окна не била, ковры чернилами не пачкала. Ничего такого.
Что до ее душевного состояния, Джордж описал его следующим образом:
– Иногда свет в ней горит, а иногда погашен.
Он признался, что ему порой бывает трудно понять, что Клаудия имеет в виду.
– В ее исполнении все серых тонов, не разобрать, где черное, а где белое. Не знаю, как еще это описать. Хотя вначале я верил каждому ее слову.
– Клаудия в детстве была красивой девочкой?
