Идти до дома парней недалеко, и на этот раз в руках у него не горячее блюдо, а холодная миска. Еще светло. Только половина седьмого. Он будет вовремя. Завернув за угол, Уоллас видит в освещенных теплым светом окнах кухни всю компанию, все улыбаются и хохочут. Гремит музыка. На перилах светятся белыми огоньками гирлянды. Из приоткрытой двери на улицу струятся аппетитные запахи. Уоллас постепенно успокаивается. Все хорошо. Все будет хорошо.
Ведь это его друзья.
Он поддевает дверь носком ботинка, заглядывает внутрь и, входя, кричит:
– Привет-привет!
– Уоллас! – несется из кухни нестройный хор голосов. Он оставляет туфли у двери и идет навстречу струе теплого воздуха в кухню, где уже собралось человек семь-восемь. Коул и Винсент, игриво толкая друг друга бедрами, моют в раковине овощи. Роман сидит на полу и тискает маленького кролика. К Уолласу подскакивает Эмма со стаканом вина в руке, обнимает его за шею и целует. Лукас и Ингве, самый низкий и самый высокий в компании, режут у кухонной стойки морковь и сельдерей.
– Вы что, тушеного кролика собрались готовить? – спрашивает Уоллас, ставя на стол миску с салатом.
– Не смей так шутить про Лилу, – Лукас указывает на Уолласа ножом. Он, конечно, дурачится, но лишь отчасти.
– Обожаю тушеного кролика, – говорит Ингве. – Обожаю-преобожаю.
Лукас кривится и смотрит на него, как на предателя. Уоллас смеется. В другой части кухни, там, где стоят Коул и Винсент, какая-то девушка колет лед. Высокая и плотная, с широкими плечами и тонкой шеей. На ней топ с открытой спиной, лопатки усыпаны ржаво-коричневыми веснушками. На вид так и пышет здоровьем. Смех у нее низкий и хриплый, а когда она поворачивается к Коулу, чтобы что-то сказать, Уоллас замечает, что в профиль она очень даже ничего. Глаза у нее синие, темно-синие.
Эмма вязким от вина голосом шепчет ему:
– Это Зоуи. Ингве пытается свести ее с Миллером.
– Мне вроде Коул на теннисе что-то об этом говорил, – отвечает Уоллас и силится улыбнуться. Вечер еще толком не начался, а у него уже болят щеки.
– Альпинистка, кажется, или что-то вроде, – Эмма отхлебывает из бокала. Глаза у нее красные. Она недавно плакала.
– А где Том? – спрашивает Уоллас, и Эмма словно вся разом сжимается в тонкую темную линию. Закрывается от него.
– Пошли поглядим, как там картошка, – она хватает Уолласа под руку и тащит за собой через кухню. Под ногами у них потрескивает неровно уложенная плитка. Роман, вскинув голову, растягивает губы в мгновенно испаряющейся с них улыбке. Ни теплой, ни холодной – никакой.
– Привет, Роман, – здоровается Уоллас.
– Уоллас.
Коул оборачивается к нему и обнимает, широко раскинув руки, чтобы не закапать ему рубашку грязной водой. От него приятно пахнет – мылом и пряным одеколоном.
– Пришел все-таки, – говорит он.
– Да. Пришел.
– Здорово, – отзывается он, устроив у Уолласа на плечах влажные запястья.
– Уоллас, – Винсент неловко обнимает его, пристроившись позади Коула. И сжимает Уолласу плечо. – Рад тебя видеть.
Теперь Зоуи оказалась слева от него. Они в ловушке, зажаты между Эммой, открывающей новую бутылку вина, и суетящимися у раковины Коулом и Винсентом. В руках у Зоуи нож для колки льда и маленький молоточек. Она весьма уверенно ими работает. Теперь, вблизи, видно, что у нее большой рот, в котором, как и предполагал Уоллас, сверкает куча очень дорогих зубов. А глаза навыкате. Зоуи улыбается ему и представляется:
– Зоуи. Приятно познакомиться.
– И мне, – дружелюбно отзывается он, хотя никаких теплых чувств не испытывает. – Что привело тебя в город?
Этот вопрос они задают всем, кто приехал сюда не по их учебной программе. Ведь непонятно, для чего бы еще человек мог оказаться тут. В городе у трех озер.
– Я здесь учусь на юридическом, – отвечает она.
– О, понятно. И, как я слышал, занимаешься альпинизмом? – продолжает расспрашивать Уоллас.
Зоуи втыкает нож в кусок льда и одним ловким движением раскалывает его пополам.
– Все верно. Мой отец инструктор по альпинизму в Денвере. Так что это в каком-то смысле наследственное.
– Значит, ты из Денвера? – уточняет Уоллас.
– Нет, родилась я в Биллингсе. Мы часто переезжали. Я где только не жила, но Биллингс по-прежнему для меня дом родной. Хотя во время учебы жила в Кембридже.
– Гарвард окончила?
Зоуи вспыхивает и принимается кромсать новый кусок льда. Уоллас внимательно следит, как серое лезвие вонзается ему прямо в сердце.
– Ага, – бросает она.
Уоллас кивает.
– А ты откуда? – спрашивает Зоуи.
– Из Оберна, – отвечает он.
– Это где вообще? – смеется она.
– Алабама.
– О, «Кримсон Тайд»?
[3]
– Нет, – качает головой Уоллас. – «Тайгерс»
[4].
– А, – кивает Зоуи. Пальцы у нее ловкие и быстрые. Она раскалывает кусок льда пополам и еще раз пополам. Выбивает из прозрачной глыбы кубики, овалы и полумесяцы. Могла бы с этим номером на вечеринках выступать. А впрочем, возможно, именно этим она сейчас и занимается.
– Помочь? – Уоллас оборачивается к Коулу и Винсенту.
– Нет-нет, все готово, – отзываются те вразнобой, и звуки их голосов обрушиваются на него, как дождь. В кухне жарко и дымно, на плите булькает и шипит еда. – Иди присядь где-нибудь.
– Ладно, – говорит он. – Хорошо. А где Миллер?
Зоуи украдкой расправляет плечи.
– Вот это отличный вопрос, – хмурится Ингве. – Он обещал заняться музыкой, а сам просто взял и испарился.
– Посмотрю на заднем дворе, – говорит Уоллас, переступает через длинные ноги Романа и толкает раздвижную дверь. Роман все так же тискает толстую бурую крольчиху Лилу, для ребят она что-то вроде талисмана. Уоллас тоже был бы не прочь ее погладить, но Роман заслоняет зверюшку собой, а Уолласу известно, что у его прохладного дружелюбия есть свои пределы.
На заднем дворе густо растет трава, и потому здесь прохладнее, чем у парадного крыльца, выходящего на асфальтированную городскую улицу. Уолласу тут всегда нравилось, Лукас разбил за домом маленький садик, огородив его заборчиком из красных кирпичей. Рядом – похожий на маленький домик стеллаж с разным садовым скарбом. У забора – раскидистый дуб, а под ним кострище – тут они по осени жгут хворост, пьют пиво и веселятся. А после одежда у всех пахнет дымом.
