Афина наблюдала за ней, выжидая.
– А потом там появился этот новый архонт. И остался. Казалось, он был везде одновременно, его глаза были постоянно прикованы к нам. Он наблюдал за нами из окна, когда мы тренировались и спарринговали, следил за столом, когда мы ели, смотрел, когда мы плавали в озере… – Руки Лоры сжались при воспоминании. – Он находил любой предлог, чтобы прикоснуться ко мне – поправить мою осанку, когда этого не требовалось, погладить меня по руке или ноге, когда проходил мимо. Мой инструктор сказал мне никогда никому не говорить об этом, иначе архонт узнает о моей неблагодарности за его милость и внимание. Меня вышвырнули бы на улицу, не дали бы даже ножа для защиты. Без денег, без будущего.
Руки Лоры сжались в кулаки.
– Как-то вечером, после ужина, архонт велел мне пойти в его кабинет и подождать его там, – продолжила она. – Остальные за столом, должно быть, знали, что произойдет, но никто ничего не сделал. Слуги отворачивались. Иро была так взволнована. Она думала, что он собирается предложить мне место леайны.
Ей нужно было сделать глубокий вдох, чтобы подобрать правильные слова. Желчь подступила к горлу.
– В его кабинете было темно, только огонь горел в камине. Он запер дверь. Он сказал мне, что я не буду продолжать свое обучение. Что я буду служить только ему. Его потребностям.
Афина зашипела.
– Я знала, что у него было на это право. У меня же ничего не было. Не было семьи. В тот самый момент я поняла, что мое будущее полностью в его руках… это просто…
Лора сделала еще один вдох.
– Он положил свои руки на меня… Он прижался своим ртом к моим губам и пригвоздил меня к столу. Он был крупнее. Тяжелее. И я подумала, я не особенная и не избранная. На протяжении многих лет я защищалась от правды этим щитом – уверенностью, что я предназначена для чего-то большего. Но в тот момент, когда он нависал надо мной, именно тогда я поняла, чтó это был за мир. В нем всегда будет мужчина, решающий мою судьбу, будь то мой отец, архонт или муж.
Глаза богини загорелись, искры вспыхнули буйными спиралями. Это заставило Лору снова вспомнить огонь в камине кабинета, каким ярким он казался, когда ее охватил ужас.
– У меня не было выбора, – сказала Лора.
По крайней мере, такого, когда она бы знала о последствиях, давая свой ответ.
– Он отобрал у меня последнюю из иллюзий.
У архонта от возбуждения перехватило дыхание, когда он увидел, что она поняла его.
– Боги считались моими врагами. Другие кланы. Но не архонт дома моей матери – тот, кто принял меня. Приютил.
Ручка ящика стола впилась ей в бедро. Ее тело еще металось в попытке защититься, когда разум не мог. Ее пальцы сомкнулись на холодном металле. Она потянула за ручку и просунула руку внутрь. Архонт прижимался к ней, и это не было похоже ни на что из того, чему Лору учили в бою.
– Я нашла нож для вскрытия писем. Порезалась, вытаскивая его из ящика. Архонт схватил меня за подбородок и заставил запрокинуть голову, чтобы я смотрела на него.
Он потянул за воротник ее рубашки, пока та не порвалась. Ткань поддалась легко, но не так легко, как кожа его горла.
– Я поняла, что выбор есть всегда, даже если не сразу его видишь, – говорила Лора. – И я сделала свой выбор. Я решила не принадлежать ему. Решила убить его, чтобы он не смог уничтожить меня.
Воспоминания о том, как полилась его кровь, запачкав его белую кожу и ее платье, как он, содрогаясь, навалился на нее всем своим весом, пытаясь задушить, будучи уже на пороге собственной смерти, дохнули порывом холодного ветра. Она машинально дотронулась до длинного шрама на своем лице – этот последний удар он нанес ей, когда девочке наконец удалось сползти вниз с его стола. Тело Лоры покрылось испариной, и она задрожала.
Но что Лоре больше всего запомнилось из той ночи, так это ярость. Она выжгла в ней страх, потрясение и опустошение, и даже силы выжить.
Лора сделала то, чему ее учили – она наносила удары ножом, пока его тело не замерло, а грудь не перестала вздыматься. Это ярость понесла ее босиком по полям и немощеным дорогам. Ярость поддерживала в ней жизнь и заставляла двигаться. Ярость кормила ее, когда она падала от голода.
А потом Лора сделала именно то, в чем ее обвиняла Афина. Она переборола ярость, задавила и задушила ее, так, чтобы отныне она казалась чем-то неуместным. И такой Лору нашел Гермес, опустошенной.
– Это… – снова заговорила Лора. – Это то, что так… Меня убивает то, что я не разгадала, кто такой Гилберт, ошибалась в нем. Я должна была лучше соображать. Я позволила себе ослабить свою бдительность, даже после того, что сделал архонт. А все потому, что мне казалось, что я наконец-то сама управляю своей жизнью. И что этот человек не причинит мне вреда, и не будет контролировать меня, как мужчины из моего мира.
– Ты сожалеешь о своем поступке той ночью? – спросила Афина.
Лора покачала головой. Она никогда не сожалела, разве только о том, что оставила Иро одну.
– Это потому, что твои действия были оправданными. Ты сделала то, что было необходимо, – веско проговорила Афина. – Так же и мы действуем сейчас, в силу необходимости. Ты боишься осуждения со стороны других за то, что мы преследуем самозванца Ареса, но ты не пожалеешь о своем выборе, когда самозванец умрет – только о возможностях, которые упустишь, если позволишь чужим страхам держать тебя в плену сомнений.
– Это… – Лора закрыла глаза. – Все не так просто. Я не…
«Я не хочу вспоминать, как приятно было иметь цель, – мысленно закончила она. – Я не хочу забывать, почему мне пришлось покинуть Агон, когда все в нем ощущается таким правильным».
Снизу доносились крики детей, гонявших по улице на велосипедах. Их жизнерадостный смех, казалось, искрился в тишине. Лора задумалась, была ли она когда-нибудь такой беззаботной.
– Я дала ей силу ярости, – еле слышно произнесла Афина.
Лора в замешательстве повернулась к ней.
– Я преобразила Медузу, – продолжала Афина, – чтобы у нее была защита от всех тех, кто попытается причинить ей вред.
– Чушь собачья. Ты не оставила ей выбора, не так ли? – резко парировала Лора. – И теперь история помнит ее как злодейку, которая заслуживала смерти.
– Нет. Такой ее изображали мужчины в искусстве, в сказках, – возразила Афина. – Они представляли ее отвратительным чудовищем, потому что боялись встретиться с истинным взглядом женщины, признать, что в ней живут мощные силы, которые ждут своего часа. Это насилие не означало победу. Она не была побеждена, но переродилась в существо, которое могло смотреть на мир без страха. Разве не так веками поступала твоя семья, когда носила свою маску?
Лора содрогнулась, когда эти слова богини дошли до нее.
Веками Персеиды носили маску горгоны – маску Медузы с ее змеиными локонами и ртом, сжатым в линию мрачной решимости. Маски обоих ее родителей Кадмиды забрали с собой, когда вычищали квартиру и хоронили их тела.
