С точки зрения международного права льготы для местных предприятий являются формой дискриминации. Но рынок возобновляемой энергии может существовать только при целенаправленной поддержке, иначе у него нет шансов. Как отмечает канадская журналистка, Дания, где 40 процентов электроэнергии в настоящее время получают из возобновляемых источников, еще в 1970‐е годы, до появления договоров о «свободной торговле», при активной финансовой поддержке со стороны правительства внедрила ряд инвестиционных программ.
Поэтому международное торговое право следует переписать. Это радикальный тезис, но, если он не найдет поддержки, нам не выбраться из климатического тупика. Торговое право в значительной мере разрабатывалось без участия общества и до сих пор определяет жизнь человечества и влияет на будущее планеты. В частности, вопросы вызывают правила, на основании которых энергетические компании могут подать в суд на правительство страны, если считают, что оно ущемило их в получении прибыли. А финансирование еще больше укрепляет позиции энергетических предприятий
[551].
Эпоха свободной торговли — неблагоприятное для климата время. Трудные времена наступили и для множества мелких производителей и фермеров в странах, которые не обладали серьезным влиянием на международное сообщество и экономическая зависимость которых из‐за глобализации только усилилась. По мысли Кляйн, нам следует вернуться к продаже основных товаров на локальных рынках, радикально ограничив энергозатратные перевозки на большие расстояния.
Подчеркнем, что канадская журналистка не одинока в своем мнении о необходимости пересмотреть правила международной торговли. Другие авторы тоже призывают создать Всемирную экологическую организацию, или ВЭО (World Environment Organization), по модели ВТО
[552] и внести кардинальные изменения в современное международное торговое право. Уильям Нордхаус пишет, что существующие соглашения по международной торговле требуют «климатических поправок»
[553]. Питер Ньюэлл и Мэттью Петерсон, в свою очередь, выступают за учреждение Всемирной экологической организации, равноценной ВТО
[554].
Неэффективным и ошибочным оказалось и решение экологов сосредоточиться на борьбе за введение системы торговли эмиссионными квотами в период президентства Барака Обамы. Эта тема отвлекла внимание общества, например, от мер по введению налога для компаний, причиняющих серьезный ущерб окружающей среде. К тому же торговля эмиссионными квотами породила множество патологий. Автор книги «Это меняет все» (This Changes Everything) описывает способы паразитировать на системе компенсаций за отказ от загрязнения. В книге Кляйн затрагивает и проблему выгодной продажи углеродных кредитов предприятиями, которые загрязняют окружающую среду. По ее словам, во многих странах «леса, являющиеся общим достоянием, превращают в частные лесные хозяйства и питомники, владельцы которых могут получать так называемые „угольные кредиты“»
[555]. Это связано с уже упоминавшейся проблемой двойного учета выбросов парниковых газов.
С точки зрения канадской журналистки, опасность заключается и в узком понимании мер по стабилизации климата, характерном для основного направления экологического активизма
[556]. Майкл Шелленбергер и Тед Нордхаус, приверженцы экомодернизма, о которых я уже писала в пятой главе, в книге «Прорыв. От смерти движения в защиту природы к политике возможности» (Break Through. From the Death of Environmentalism to the Politics of Possibility) справедливо заметили, что сторонники популярных экологических движений не предлагают плана действий, который бы вдохновлял на какие-то меры в нынешней критической ситуации
[557]. Это один из главных симптомов апатии, свойственной эпохе антропоцена. Еще одна серьезная проблема — нежелание экологических активистов создавать какие-либо структуры и институты, особенно в Северной Америке
[558].
Схожего мнения придерживается и Спет, полагая, что экологическое движение до сих пор опиралось по большей части на решения, которые претворялись в жизнь средствами политического контроля. Оно носило прагматический и преобразовательный характер. Его сторонники шли на компромиссы. Но переговоры по экологической обстановке не принесли ничего, кроме разочарований, а соглашения оказались лишены конкретики и никого ни к чему не обязывали
[559]. Выяснилось, что недостаточно доверять правительству, действуя в рамках существующей экономической системы и властных отношений. Аналитические центры, связанные с идеологией рыночного фундаментализма, получали больше поддержки и более щедрое финансирование. Им удалось эффективно препятствовать введению экологических мер и попыткам сократить объем выбросов парниковых газов. Основные силы экологического движения почти ничего не добились, а сотрудничество с правительством США в условиях лоббистской политики не принесло желанных результатов
[560]. Вот почему многие экологические активисты и мыслители, сознавая слабость американской демократии, пытаются вести борьбу за охрану окружающей среды на уровне локальных сообществ. Они стремятся отстаивать права этих сообществ на конкретные экосистемы, воду или участки суши
[561]. Вот только продиктованы эти стратегии скорее безысходностью.
В книге «Это меняет все» Наоми Кляйн подробно описывает не менее опасный и, как оказалось, скорее вредный «союз крупного бизнеса и зеленого истеблишмента»
[562]. В частности, она упоминает деятельность организации Nature Conservancy. Компания ExxonMobil подарила этой организации землю в штате Техас, на которой она порекомендовала пробурить скважину и наладить добычу нефти и газа. Представители «зеленого истеблишмента» сотрудничают с энергетическими концернами. Так, WWF сотрудничала с Shell, а Nature Conservancy — с BP и Shell. Но хуже всего, что ключевые природоохранные организации, такие как та же Nature Conservancy, по меньшей мере до 2013 года вкладывали миллионы долларов из своего бюджета в энергетические предприятия, потому что они приносили наибольшие доходы! В 2007–2010 годах уже упомянутый «Сьерра-клуб», в свою очередь, принимал миллионы долларов от известной газовой компании. Организации зеленого истеблишмента инвестировали средства в акции Shell и BP. Только в 2013 году под давлением общественного мнения они начали принимать меры, которые должны были положить конец их отношениям с топливной промышленностью.
