По мнению таких философов, как Рут Ирвин, в спорах о климатической политике отсутствует решительная критика чрезмерного потребления
[535]. Эти споры ведутся на языке традиционной экономики. Тот факт, что нам необходимо переосмыслить саму этику современности, не проговаривается достаточно отчетливо. Современные общества должны в корне изменить свои привычки
[536]. В этом плане устойчивая экономика не модная утопия для избранных, а единственный шанс человечества хоть на какое-то будущее.
О том, что нынешний экологический дискурс по большей части не проблематизирует ни консюмеризм, ни индивидуализм, свидетельствуют, например, исследования Бетси Л. Верховен
[537]. Она анализирует экологическую риторику газеты The New York Times
[538]. Выясняется, что, хотя в публикуемых материалах об охране окружающей среды декларируется неприязненное отношение к потребительству, в них прослеживается явная поддержка рыночной экономики и даже коммерческий аспект. В период дестабилизации различных систем нашей планеты The New York Times пишет о спасительных «зеленых» технологиях, новых устройствах и стратегиях, которые помогут нам построить дружелюбную среду. Такие описания попросту косвенно побуждают читателей вкладывать средства и делать покупки. Издание знакомит аудиторию с методами оценки собственного экологического следа и рассказывает о преимуществах удаленной работы для окружающей среды. Здесь можно прочитать о выдающихся новаторах, которые внедряют полезные для климата технологии (то есть речь опять же об инвестициях и продвижении каких-либо товаров). В конечном счете риторика The New York Times оправдывает потребительское сознание и индивидуализм, агитируя при этом за осознанное отношение к окружающей среде и подталкивая читателей к самолюбованию
[539].
К изложенным выше мнениям по поводу недостатков экологической рефлексии присоединяется и британский социолог Стивен Йерли. Он считает, что нам недостаточно экономических концепций устойчивого развития, преобладающих сегодня. Цель политики устойчивого развития — ограничить эксплуатацию нами природных ресурсов, чтобы наши потомки тоже могли удовлетворить свои потребности. Эта идея подразумевает гармонию между охраной окружающей среды и принципами социальной справедливости. Но экономический рост, которого ныне живущие поколения добиваются за счет климатического кредита, взятого у тех, кто еще не родился, справедливым не является.
Оппоненты политики устойчивого развития часто называют ее чисто косметическим решением. Ее указания настолько расплывчаты, что допускают самые разные интерпретации. По словам Йерли, экономические модели устойчивого развития слабо соотносятся с проблемой неравного доступа к ресурсам. В них слишком много внимания уделяется микроэкономическим решениям, а этого недостаточно. Не хватает глобального подхода, который учитывал бы долгосрочную перспективу и позволил бы подкорректировать сегодняшние принципы функционирования рынка и минимализировать истощение ресурсов на планете. В частности, когда речь заходит о новых источниках энергии, крайне редко возникает вопрос, кто будет владеть этими источниками, продавать эту энергию, пользоваться ею. А ведь эти проблемы нельзя рассматривать отдельно друг от друга. Подобных вопросов избегают и в дискуссии о дестабилизации климата, и — как мы увидим в следующих главах — в спорах о геоинженерии.
Поднимая вопрос об устойчивом развитии как залоге будущего, участники экологической дискуссии не размышляют, в каком обществе такое будущее в принципе возможно. Йерли отмечает: «Игнорирование социологического фактора ведет к тому, что картины будущего экологии слишком часто выглядят нереалистично»
[540]. Я совершенно согласна с британским социологом: не учитывая важнейших социально-политических факторов (таких, как типы власти и ее носители, энергетическая независимость, деятельность наднациональных организаций), мы не создадим сколько-нибудь жизнеспособных концепций антироста или устойчивого развития. Современная экологическая рефлексия происходит в очень узких рамках: нынешние экономические и социальные условия зачастую воспринимаются как единственно возможные. Сегодняшняя расстановка сил по умолчанию выступает неизменной отправной точкой дальнейших рассуждений, поэтому возможные альтернативы не попадают в поле зрения исследователей. Традиционная экономика, построенная по неоклассической модели, тоже не готова к дискуссиям о правах отдельных стран на возмещение экологического ущерба и климатические компенсации
[541].
По мнению уже упоминавшегося Хорнборга, еще один недостаток экологической мысли обусловлен тем, что мы закрываем глаза на неизбежные следствия «капитализма ископаемого топлива» (англ. fossil-fuel capitalism). Мы не замечаем, какой густой сетью оплетают Землю технологии, в основе которых лежит ископаемое топливо, и какую важную роль дешевое топливо играет в глобальной расстановке сил и сложившемся положении дел
[542]. Наш мир держится на машинах и инфраструктурах, которые не работают без бензина и электричества. Без доступа к нефтяным месторождениям и сети дорог трактор бесполезен. Социальные отношения, политика, власть, нормы и ценности «делегируются» среде обитания, в том числе материальной и технологической. Привычное для нас общество не может существовать без ископаемого топлива. За счет процессов экономической глобализации и современного торгового права сегодняшнее общество построено еще и на вредной для атмосферы транспортировке продукции на большие расстояния. Наша зависимость от торговли удерживает нас в климатическом тупике.
