Осип не обижался на бывших пациенток, если они не подавали о себе вестей; его титановые стрекозки, объяснял он Лидии, торопились забыть о нем и его процедурах.
Полтора года спустя она оставила ему на ответчике сообщение:
Добрый день, месье. Это Бетти. Не знаю, помните ли вы меня.
Бетти была верна себе: пока он доставал простыню, наклоняла голову, стараясь рассмотреть фотографии на стенах его подсобки, когда он заходил туда; грызла ногти и сама на себя за это сердилась; говорила про своего жениха, а одеваясь, поворачивалась к Осипу спиной.
А что с театром в Бордо? Они практически не выпускали ее на сцену, разве что на замену. Хореограф хвалил ее технику, осанку, грацию, но прибегали к ее услугам, только если требовалось подменить заболевшую или получившую травму артистку. Мадемуазель «Крайний случай». Второй сорт.
В семнадцать лет Бетти мечтала о классическом репертуаре, о сильфидах и лебедях. В девятнадцать бегала по кастингам в рекламных и модных агентствах: есть что-то надо. Она приходила дважды в неделю, ложилась на стол и перечисляла названия брендов, как будто листала адресную книжку, где значились и друзья, и негодяи. Для рекламы Nike ей придется изображать баскетболистку. На кастинге в фирме Narta она увидела в приемной три десятка балерин нордической внешности, развернулась и ушла. То же самое с фирмой Evian: в объявлении об этом не говорилось ни слова, но все и так знали, что они берут для съемок в рекламе только блондинок. По их мнению, пить воду и чувствовать себя хорошо способны только белые. Она вздыхала, пока Осип крепил к ее пояснице электроды: «Вы понимаете, что я имею в виду, месье?»
После ее ухода он ненадолго задержался в подсобке, где хранил бумаги, чистые простыни и лечебную косметику. На стенах висели подписанные фотографии: «Осипу, с благодарностью». «Осипу, с бесконечной признательностью».
«Твоя подсобка – это склеп, а твоя жизнь – музей», – иронизировала над ним жена. В крошечном помещении витал аромат фиалок, наводивший на мысли о старине – мать одной из учениц подарила ему свечу. Знакомая, работавшая костюмершей в кабаре «Диамантель», принесла лоскут зеленовато-опалового панбархата, на который Осип повесил фотографию русского танцовщика из Кировского театра (тот был на гастролях, и ему срочно понадобилась помощь из-за болей в бедре). На снимке он застыл в метре над землей, спина – идеальная дуга, бросающая вызов земному притяжению.
Вот чего Осип ждал от танца: чтобы он скрасил повседневность с ее преступлениями, катастрофами, финансовыми скандалами, опросами общественного мнения и сплетнями о похождениях актеров. Современность представлялась ему бессмысленным шумом, отвлекающим от главного. Осипу было плевать на этот шум, потому что он неизбежно стихнет и все о нем забудут. Останется другое – поиск красоты, которым одержимы эти ненормальные, чью болезненную изнанку он знал как никто.
Большинство его пациентов никогда не станцуют партии, к которым так долго готовились, и в этом смирении ему виделось особое величие. А вот Бетти смирения не хватало, горечь обиды не добавляла ей достоинства, и он решил ей об этом сказать.
Бетти выслушала его и приподнялась на локте. Осип часто ходит в Оперу Гарнье, верно? И кого он видит на сцене? Блондинок, шатенок, рыжих, брюнеток, высоких и поменьше. Но всегда белых. Если кто-то выражал удивление, руководство быстренько представляло публике танцовщика-араба или солистку азиатского происхождения. И недовольство стихало.
С самого детства Бетти стыдилась контраста между ее затянутыми в колготки телесного цвета ногами и темными обнаженными руками, немыслимыми для Спящей красавицы. Она каждый день наносила на них светлый грим – чтобы не выделяться на общем фоне. Когда на кастинге она танцевала «Лебединое озеро», балетмейстер морщил нос, будто не понимал, зачем она сюда явилась. Несмотря на все медали, победы на конкурсах и поздравления, она так и не стала для них «своей».
Печально, конечно, но такова традиция, вздыхал Осип.
А в рекламе тоже «традиция»? Большинство компаний ищет танцовщиц ростом от метра семидесяти пяти до метра семидесяти восьми, с длинными волосами и хорошей техникой. Бетти обладала всеми этими качествами. Разумеется, ей не предлагали расхваливать прозрачность минеральной воды или свежесть дезодоранта. Агентство отправляло ее на кастинги для участия в рекламе геля для душа «Таити», марки кускуса или рома. И кастинг-директор еще удивлялся, что она не умеет танцевать хип-хоп.
Бетти не была ни арабкой, ни таитянкой, ни уроженкой Антильских островов. Ее мать родилась в Белизе, но сама Бетти появилась на свет в департаменте Валь-де-Марн и ничего не понимала в рэпе, предпочитая Шопена или «Чакону» Баха. Ей уже надоело постоянно слышать в своей адрес: «Нет, не белая». Недостаточно белая.
Осип смущенно молчал, невольный свидетель ее признаний. Ему хотелось восстановить в своем кабинете атмосферу гармонии, которой он так дорожил. Радио FIP передавало композицию Жоржа Делерю – саундтрек к фильму «Презрение».
Бетти его смотрела? Кстати сказать, Брижит Бардо была танцовщицей. Может, и Бетти когда-нибудь будет сниматься в кино, сказал он, успокаивающим жестом опустил ладонь ей на колено и попросил сделать резкий выдох и отбросить его руку.
Все выходные Осип изучал энциклопедию классического танца. Белые лебеди и принцессы были представлены в избытке, но он отыскал и несколько более «экзотических» партий, в которых могла бы блеснуть Бетти. Мавританские рабыни, уличные девчонки, испанские цыганки, персидские куртизанки… Лидия негодовала на классический балет с его клише. Пройдет лет сто, и на сцене Оперы Гарнье, возможно, появится черная сильфида или арабская Одетта. Увы, пока что Бетти имела все основания для недовольства.
– С другой стороны, с чего она так помешалась на классическом балете, – подтрунивала над ним Лидия. – Почему бы ей не заняться восточными танцами, правда же, Осип?
В следующий четверг настроение у Бетти было чуть получше. Боль в пояснице утихла – чередование электро– и лазерной терапии дало результат.
В час дня радиожурналистка объявила, что на станции FIP начинается выпуск новостей. Обычно Осип уменьшал звук, пока снова не зазвучит музыка, но сейчас он стоял возле Бетти, которая лежала на животе на смотровом столе, и крепко держал ее за лодыжки, прося как можно выше поднять торс, чтобы проверить арабеск. Повторить десять раз.
Голос мэра Парижа Жака Ширака сливался с голосом Осипа, считавшего: «Р-а-а-аз, два-а-а-а…»
Как вы хотите, чтобы французский труженик, живущий в квартале Гут-д’Ор, где я прогуливался на прошлой неделе с Аленом Жюппе, работающий сам и имеющий работающую жену, вместе с которой они зарабатывают пятнадцать тысяч франков в месяц, реагировал, встречая на площадке возле своего скромного жилища, арендуемого по программе социальной поддержки, семейство, состоящее из отца, его трех или четырех жен и двух десятков ребятишек (Одобрительные возгласы в толпе.), которые получают пособий на пятьдесят тысяч франков, разумеется нигде не работая? (Аплодисменты в толпе.)
