Мама, расскажи еще про пастуха, чье имя значит «пылающий»!
И про молочные озера на луне!
Младший хлопает глазками:
Мама, расскажи, что тот дурень сделает дальше!
Он приближается к Урбино под осенним небом. Серебряные лучи пробиваются сквозь разрывы туч и озаряют вьющуюся впереди дорогу. Вдали возникает город на холме, сложенный из белого известняка и украшенный колокольнями, – он словно сам собою вырос из скалы.
Омир шагает по круто идущей вверх дороге, а над ним высится фасад величественного палаццо с двойными башенками, будто ожившая картинка на крышке шкатулочки, будто дворец из сна – если не Омира, так, может быть, Анны. Может быть, сейчас, на закате жизни, он бродит по тропинкам ее снов, не своих.
Громко ревет Ромашка; в небе носятся ласточки. Солнечный свет, лиловые горы вдали, мелкие цикламены словно тлеющие угольки по обочинам – Омиру кажется, что он, как ворона-Аитон, поднимается к звездам, усталый, потрепанный ветрами, перья наполовину повыпали. Сколько еще препятствий отделяют его от деда, матери, Анны и великого покоя?
Он тревожится, как бы стражники не погнали его от ворот из-за уродства, но городские ворота открыты настежь, люди свободно входят и выходят, и никто не обращает на него внимания, когда они с ослицей и псом бредут по лабиринту улочек. Народу на улицах много, всех оттенков кожи. Если кто и глянет, так на Ромашку, восхищаясь ее длинными ресницами и очаровательной походкой.
Во дворе перед палаццо Омир подходит к человеку с арбалетом и говорит, что принес подарок для здешних ученых людей.
Арбалетчик, не понимая его речи, жестом предлагает подождать, и Омир стоит, обняв Ромашку за шею, а пес ложится и немедленно засыпает. Они ждут около часа. Омир дремлет стоя, и ему снится Анна – она стоит возле очага, подбоченилась и хохочет над тем, что сказал кто-то из сыновей. Проснувшись, Омир проверяет, при нем ли еще кожаный сверток с книгой, и смотрит на высокие стены палаццо. Видно, как за окнами ходят слуги, зажигая свечи.
В конце концов приходит переводчик и спрашивает, что ему нужно. Омир разворачивает сверток, переводчик смотрит на книгу и, пожевав губу, снова исчезает. Вскоре вместе с ним прибегает, запыхавшись, другой человек, одетый в темный бархат. Он ставит на землю фонарь, сморкается в платочек, потом берет в руки кодекс, перелистывает страницы.
– Я слыхал, – говорит Омир, – что здесь такое место, где берегут книги.
Человек в бархате бросает на него быстрый взгляд и снова утыкается в книгу. Он что-то говорит переводчику.
– Ему хотелось бы знать, откуда у тебя это.
– Подарок, – отвечает Омир и думает об Анне в окружении сыновей у пылающего очага, выплетающей руками свой рассказ, когда снаружи сверкают молнии.
Человек в бархате внимательно осматривает переплет при свете фонаря.
– Ты, верно, хочешь плату? – спрашивает переводчик. – Книга в очень плохом состоянии.
– Довольно будет, если накормите. И овса ослице.
Тот хмурится, удивляясь людской глупости, а человек в бархате, не дожидаясь перевода, кивает, бережно, обеими руками закрывает кодекс, кланяется и без единого слова уходит. Омиру показывают, как пройти к конюшне, и там конюх с аккуратными усиками при свете свечи отводит Ромашку в стойло.
Омир сидит у стены на скамеечке для дойки. Над Апеннинами спускается ночь, а у Омира такое чувство, словно он завершил свой главный труд, и он молится о том, чтобы после этой жизни была другая жизнь, где Анна ждет его под крылом Всевышнего. Ему снится, что он заглядывает в колодец, а рядом стоят Древ и Луносвет, и все втроем они смотрят в прохладную изумрудную воду, и Луносвет вздрагивает, когда из колодца вылетает птаха и стремительно уносится в небо. Омир просыпается и видит, что слуга в коричневой куртке ставит перед ним блюдо с лепешками, начиненными овечьим сыром. Рядом с блюдом другой слуга ставит рулет из крольчатины, приправленный шалфеем и обжаренными семенами фенхеля, и плоскую бутыль с вином – еды и питья хватит на четверых, и еще другой слуга пристраивает в скобу на стене зажженный факел, а еще один ставит под факелом большую глиняную миску с овсом, и слуги уходят.
Человек, пес и ослица наедаются вволю. Потом пес сворачивается в уголке, Ромашка протяжно вздыхает, а Омир приваливается спиной к стойлу, вытянув ноги на хорошей чистой соломе, и все они засыпают, а снаружи в темноте начинается дождь.
Глава двадцать четвертая
Ностос
Антоний Диоген, «Заоблачный Кукушгород», лист Ω
В нижней части листа Ω состояние значительно ухудшается. Последние пять строк почти полностью утрачены, можно разобрать только отдельные слова. Перевод Зено Ниниса.
…принесли кувшины, и собрались певцы…
… [молодые люди?] плясали, пастухи [играли на дудках?]
…подносили [блюда], оделяли жесткими лепешками…
…свиное сало. Я возрадовался, глядя на это [скудное] угощение…
…четыре ягненка жалобно звали маму…
…[дождь?] и слякоть…
…пришли женщины…
…тощая [старуха] взяла меня [за руку?]…
…светильники…
…все еще плясали, [кружились?]…
…[до упаду?]…
…все пляшут…
…пляшут…
Бойсе, штат Айдахо
2057–2064 гг.
Сеймур
Его освобождают из-под стражи на время работы и предоставляют квартирку с крохотной кухней, окно которой выходит на солнечный склон, поросший кустами хризотамнуса с желтыми цветочками. Сейчас август, небо побурело от дыма, и окружающий пейзаж дрожит в горячем мареве.
Шесть дней в неделю он с утра едет на беспилотном автобусе до общественной стоянки и там, одолев целый акр плавящегося от жары асфальта, входит в принадлежащее «Илиону» приземистое побеленное здание. На стене висит выцветший плакат с надписью «Запечатлеть Землю». Двенадцать часов в день Сеймур с группой техников испытывают образцы нового поколения тренажеров и наушников для Атласа. Сеймур худой, жилистый и бледный, в обед он предпочитает не ходить в столовую, а перекусить сэндвичами у себя за рабочим столом и покой находит только в работе, накручивая на тренажере милю за милей, словно какой-нибудь средневековый пилигрим, несущий покаяние за великий грех.
Когда ботинки снашиваются, он заказывает другую пару, точно такую же. Больше он почти ничего не покупает, кроме еды. Раз в неделю, по субботам, он отправляет сообщение Натали Эрнандес, и она почти всегда отвечает. Она преподает латынь и греческий старшеклассникам, которых этот предмет совершенно не увлекает. У нее двое сыновей, беспилотный минивэн и такса по имени Таксик.
Иногда Сеймур снимает наушники, сходит с тренажера, смотрит, моргая, вдаль поверх других сотрудников, и перед ним всплывают строчки из перевода Зено: …Раскинулись по ней и небо, и земля, и все страны, и все звери земные, а посередине…
