Мальчик берет со стола лист с распечаткой, и десяток блокнотов ранеными птицами сыплются на пол.
– Это что? Инопланетянский алфавит?
– Похоже на русский, – говорит рыженькая в ботах; она тоже подошла к столу.
– Это греческий, – говорит Марианна, подталкивая к ним еще одного мальчика и двух девочек. – Старая-престарая повесть. Там есть волшебники в брюхе кита, совы-стражи, которые загадывают загадки, город в облаках, где сбываются желания, и даже… – Марианна понижает голос, театрально оглядываясь по сторонам, – рыбаки с пенисами как деревья!
Две девчонки хихикают. Алекс Гесс усмехается. С волос у него капает на распечатку.
Двадцать минут спустя пятеро детей сидят вокруг стола, изучая листы распечатки – у каждого свой. Девочка с такой неровной челкой, будто ее подстригали газонокосилкой, поднимает руку и сразу начинает говорить:
– Значит, получается, этот парень, Итан, пережил кучу безумных приключений…
– Аитон.
– Итан лучше, – заявляет Алекс Гесс. – Выговорить проще.
– …и его историю зиллион лет назад записали на двадцати четырех каких-то там дощечках, а когда он помер, их закопали вместе с ним? А потом, сотни лет спустя, этот Дивный Ген их снова раскопал на кладбище? И все это заново переписал на тыщу листов бумаги…
– Папируса.
– …и послал по почте своей племяннице, которая типа при смерти?
– Правильно, – говорит Зено, растерянный, взволнованный и обессиленный разом. – Только не забывайте, что в те времена почты не было – по крайней мере, такой, какую мы знаем. Если племянница вообще существовала на самом деле, Диоген, скорее всего, доверил свитки надежному человеку, который…
– А потом эту переписанную копию еще раз переписали в Константи-как-его-там и уже эта копия затерялась еще на зиллион лет, а недавно опять нашлась в Италии, только ее прочитать невозможно, потому что половины слов не хватает?
– Все верно.
Худенький мальчик по имени Кристофер ерзает на стуле:
– Значит, перевести всю эту древнюю писанину на английский очень трудно, и у вас от этой истории всего несколько кусков, и неизвестно даже, в каком порядке они идут?
Рыжая Рейчел вертит в руках распечатку:
– А у тех, какие есть, вид как будто их «Нутеллой» обмазали!
– Точно.
– Так зачем это все? – спрашивает Кристофер.
Все дети как один уставились на Зено: Алекс, Рейчел, малыш Кристофер, Оливия с неровно выстриженной челкой и тихая девочка с карими глазами, смуглой кожей, одетая сплошь в коричневое и с черными-пречерными волосами – ее зовут Натали.
Зено говорит:
– Вы видели фильмы о супергероях? Там героя постоянно бьют, и кажется, что он…
– Или она, – говорит Оливия.
– …или она ни за что не сможет добраться до цели? Так вот, эти обрывки – тоже супергерои. Попробуйте представить, какие эпические битвы они пережили за две тысячи лет: наводнения, пожары, землетрясения, государственные перевороты, грабителей, варваров, религиозных фанатиков и неизвестно, что еще. Мы знаем, что каким-то образом экземпляр этого текста спустя девять или десять сотен лет после своего создания оказался в руках константинопольского писца, и все, что нам известно о нем…
– Или о ней, – говорит Оливия.
– …это вот этот ровный почерк с наклоном влево. И теперь те немногие, кто умеет разбирать древние письмена, получили возможность вдохнуть новую жизнь в супергероев, чтобы они еще сколько-то десятилетий продолжали сражаться. Записи в любую минуту могут погибнуть, понимаете? И когда держишь в руках текст, который так долго избегал гибели…
Он смущенно вытирает глаза.
Рейчел водит пальцем по выцветшим строчкам:
– Это как Итан.
– Аитон, – говорит Оливия.
– Тот дурачок, про которого вы рассказывали. Ну, в истории. Он все время вляпывается куда-нибудь не туда, превращается не в то, во что надо, и все-таки не сдается. Он держится.
Зено смотрит на нее, и ему открываются какие-то новые истины.
– Расскажите еще, – говорит Алекс, – про рыбаков с пенисами как деревья.
Вечером Зено сидит у себя дома, разложив на обеденном столе блокноты. У его ног свернулся Нестор, царь Пилоса. Куда ни глянь, Зено видит недостатки своих первых попыток перевода. Он слишком старался улавливать тончайшие аллюзии, обходить синтаксические подводные рифы и как можно точнее передавать смысл каждого слова. Но эта нелепая древняя комедия – какая угодно, только не возвышенная и не благопристойная, и точность здесь ничего не значит. Все академические комментарии, которые он заставил себя прочесть, – «являются сочинения Диогена низкопробными комедиями или продуманной металитературой?» – вылетели в окно перед лицом пятерых пятиклассников, пахнущих жевательной резинкой, пропотевшими носками и дымом лесного пожара. Диоген, кем бы он ни был, в первую очередь пытался создать машину, способную удержать внимание, позволяющую хоть ненадолго вырваться из ловушки.
Огромная тяжесть сваливается с плеч. Зено варит себе кофе, раскрывает новый блокнот и кладет перед собой лист β. Слово пропуск словословослово пропуск пропуск слово – всего лишь отметины на шкуре давно умершей козы. Но под ними нечто выкристаллизовывается.
Я – Аитон, простой пастух из Аркадии, и та история, которую я вам поведаю, настолько невероятна, что вы не поверите ни единому слову. И все же она правдива. Ибо я, тот, кого называли дурачиной и остолопом, да, я, придурковатый скудоумный Аитон, некогда дошел до края земли и дальше…
«Арго»
65-й год миссии
325–340-й дни в гермоотсеке № 1
Констанция
На стол слетает листок бумаги.
Кристофер Ди
Оливия Отто
Алекс Гесс
Натали Эрнандес
Рейчел Уилсон
20 февраля 2020 года среди детей-заложников в Лейкпортской публичной библиотеке была Рейчел Уилсон. Прабабушка Констанции. Вот почему у папы на тумбочке лежала книга, переведенная Зено Нинисом. Папина бабушка участвовала в том спектакле.
Если бы Зено Нинис не спас жизнь Рейчел Уилсон 20 февраля 2020 года, папа не родился бы на свет. Не записался бы на «Арго», и Констанции бы не было.
Я добрался в такую даль, и все вокруг блистало великолепием, а все же…
Кто была Рейчел Уилсон, и сколько лет она прожила, и что чувствовала каждый раз при взгляде на эту книгу в переводе Зено Ниниса? Читала ли она папе вслух историю Аитона ветреными вечерами в Наннапе? Констанция встает и ходит кругами вокруг стола. Наверняка она еще что-то пропустила. Что-то такое, что спрятано прямо на виду и о чем не знает Сивилла. Констанция вызывает Атлас. Первым делом – в Лагос, на площадь у набережной, где с трех сторон высятся сверкающие белые отели и в черно-белых клетчатых кадках растут сорок кокосовых пальм. «Добро пожаловать в „Нью интерконтинентал“», – гласит надпись на щите.
