– Мальчик говорит, ты можешь это разобрать?
– Мы не так свободно читаем на древнегреческом, как нам хотелось бы, – добавляет тот, что среднего роста.
Палец Анны не дрожит, когда она прикладывает его к пергаменту.
– Природа, – читает она…
…наделила ежа благоразумием и умением позаботиться о своих надобностях. Итак, поскольку пища нужна ему круглый год…
Все трое вновь принимаются чирикать, как воробьи. Самый низенький просит ее продолжать, и она читает несколько строк, странные наблюдения о привычках анчоусов и еще о каком-то существе под названием трохил. Тут самый высокий итальянец, одетый лучше других, останавливает Анну, идет мимо свитков, гомилиариев и писчих принадлежностей, потом замирает, глядя в шкаф, словно на далекий пейзаж.
Под столом муравьи облепили дынную корку. У Анны такое чувство, будто она вошла в Гомерову поэму про Одиссея, будто боги перешептываются на вершине Олимпа, а потом спускаются через облака направить ее судьбу. Высокий спрашивает на ломаном греческом:
– Где вы это нашли?
– В тайном месте, куда очень трудно попасть, – отвечает Гимерий.
– В монастыре? – спрашивает высокий.
Гимерий неопределенно кивает. Трое итальянцев переглядываются, Гимерий кивает снова, и они тоже кивают.
– А где в монастыре вы это нашли? – спрашивает низенький, доставая из мешка остальные манускрипты.
– В комнате.
– В большой комнате?
– Даже не скажешь, маленькая она, средняя или большая.
Трое итальянцев начинают говорить разом:
– Там есть еще такие манускрипты?
– Как они лежат?
– На боку?
– Или составлены на полках?
– Сколько их там?
– Как украшена комната?
Гимерий упирает кулак в подбородок, как будто роется в памяти. Итальянцы смотрят на него.
– Комната небольшая, – говорит Анна. – Никаких украшений я не видела. Она круглая, и у нее когда-то был сводчатый потолок, только он провалился. Там есть еще книги и свитки. Они убраны в ниши, как кухонная утварь.
Все трое приходят в чрезвычайное волнение. Самый высокий роется в отороченной мехом куртке, вынимает мешочек с деньгами и высыпает монеты на ладонь. Анна видит золотые дукаты и серебряные ставраты
[15], утренний свет пляшет на столах, и у нее голова внезапно идет кругом.
– Наш господин, – говорит высокий итальянец, – интересуется всем – военным делом, торговлей, религией. Но истинная его любовь – древние манускрипты. Он считает, что правильнее всего люди думали тысячу лет назад.
Он пожимает плечами. Анна не может отвести глаз от денег.
– За книгу про животных, – говорит высокий и вручает Гимерию с десяток монет.
Гимерий ошалело моргает. Итальянец среднего роста берет перо и начинает очинять его ножичком, а низенький говорит:
– Принеси еще книг, и мы снова тебе заплатим.
Они выходят во двор. Утро ясное, небо розовое, туман рассеялся. Гимерий быстро шагает между высокими и красивыми деревянными домами – все они кажутся еще выше и красивее, Анна спешит за ним, и в сердце у нее кувыркается радость. На первом базаре, через который лежит их путь, торговец уже печет лепешки с сыром, медом и лавровым листом. Они покупают четыре и жадно съедают, жир обжигает горло; Гимерий отсчитывает Анне ее долю денег, она прячет тяжелые монеты в пояс и бежит мимо монастыря Святой Варвары, через другой базар, побольше, где теснятся телеги, где продают ткани и оливковое масло в широкогорлых сосудах, точильщик устанавливает свое колесо с камнем, женщина сдергивает тряпицу с птичьей клетки, ребенок тащит охапку октябрьских роз, улица заполнена ослами и лошадьми, генуэзцами и грузинами, евреями и пизанцами, дьяконами и монахинями, менялами, музыкантами и рассыльными; двое игроков уже кидают кости, нотариус несет документы, знатный человек остановился у ларька, а слуга держит над его головой зонтик от солнца, и если Мария захочет купить ангелов, то на это теперь есть деньги; они будут порхать вкруг ее головы и хлопать ее крыльями по глазам.
Дорога в Эдирне
Та же осень
Омир
В шести лигах от дома караван останавливается у деревни, где он родился. Глашатаи объезжают дома и собирают еще людей и животных. Льет дождь, Омир дрожит под накидкой из воловьей кожи, смотрит, как вздувшаяся река несет ветки и пену, и вспоминает, как дед говорил: крохотные ручейки высоко в горах, которые ты можешь перегородить ладонью, сливаются в реку, но эта река, быстрая и бурная, – не более чем слезинка в глазу великого океана, опоясывающего все земли мира и заключающего все, что когда-либо кому-либо грезилось.
Смеркается. Как мама, Нида и дед переживут зиму? Почти все семейные запасы съедены людьми, с которыми он ушел. На арбе позади Древа и Луносвета лежит бо́льшая часть заготовленных на зиму дров и половина ячменя. Дома остались Лист, Шип и коза. Последние горшки с медом. И надежда, что Омир вернется с военной добычей.
Древ и Луносвет терпеливо стоят под ярмом, опустив рога, от спин поднимается пар. Мальчик проверяет им копыта – не попали ли камешки, холки – нет ли порезов – и завидует волам, что они живут одним мгновением, не страшась будущего.
На первую ночевку войско встает в поле. Известняковые глыбы высятся над бивуаком, точно сторожевые башни давно сгинувших народов, в небе с карканьем кружат во́роны. Ветер прогнал тучи, и над головой разворачивается потрепанное знамя Млечного Пути. У костра другие погонщики с самыми разными акцентами говорят о городе, который они идут покорять, называют его Царицей городов, мостом между Западом и Востоком, перекрестком вселенной. То это рассадник греха, где неверные едят младенцев и совокупляются с собственными матерями, то обитель немыслимого процветания, где даже нищие носят золотые серьги, а у гулящих девиц ночные горшки украшены изумрудами.
Старик говорит, что город защищают огромные неприступные стены, и все умолкают. Потом молодой погонщик по имени Махер говорит:
– Зато там женщины. Каждому из нас, даже такому уроду, – он указывает на Омира, и все смеются, – найдется куда сунуть.
Омир уходит в темноту и отыскивает Древа и Луносвета. Они пасутся на дальнем краю луга. Он гладит им бока и говорит, не надо бояться, только непонятно, кого он успокаивает – животных или себя.
Утром они вступают в ущелье черного известняка, и перед мостом образуется затор из повозок. Всадники спешиваются, погонщики кричат, бьют животных бичами и палками. И Древ, и Луносвет обделываются со страха.
Животные испуганно ревут. Омир медленно выводит волов вперед. Мост – скрепленные цепями тонкие бревна без перил или парапета. Скалы, за которые там и сям на немыслимой круче цепляются кривые сосны, обрываются почти отвесно, а далеко под мостом грохочет белая от пены река.
