Алекс наклонился к Дафи и доверительно сообщил:
– Вилли у нас политик.
Черты Дафи изобразили вялое любопытство, но движение это быстро затерялось в обширной трясине, каковой было лицо Дафи в состоянии покоя.
– Угу, – продолжал Алекс, наклонившись еще ближе и кивнув на Вилли. – Он политик. В Мейзон-Сити.
Голова м-ра Дафи повернулась на четверть оборота, а бледно-голубые глаза сфокусировались на Вилли как на очень удаленном предмете. Его поразило, конечно, не громкое название города. Но то, что Вилли вообще мог заниматься политикой, пусть даже в Мейзон-Сити, где свиньи, несомненно, чешутся о завалинку почты, – этот факт представлял собой проблему и заслуживал некоторого внимания. Поэтому м-р Дафи обратил на Вилли внимание и решил проблему. Он решил ее, заключив, что никакой проблемы тут нет. Вилли не мог заниматься политикой. Ни в Мейзон-Сити, ни в каком другом месте. Алекс Майкл – лжец, и нет правды в речах его. У Вилли на лице написано, что он никогда не был и не будет политиком. И Дафи прочел это на его лице. Поэтому он сказал «ага» тоном, в котором звучала тяжеловесная ирония и недоверие.
Я не виню Дафи. Он стоял у порога тайны, где прахом рассыпаются наши расчеты, где река времени исчезает в песках вечности, где гибель формулы заключена в пробирке, где царят хаос и древняя ночь и сквозь сон мы слышим в эфире хохот. Но Дафи не знал этого, и он сказал «ага».
– Ага, – отозвался Алекс, но без иронии, – в Мейзон-Сити. Вилли окружной казначей. Точно, Вилли?
– Да, – ответил Вилли, – окружной казначей.
– Боже мой, – прошептал Дафи с видом человека, обнаружившего, что он строил на песке и якшался с манекенами.
– Ну да, – продолжал Алекс, – Вилли приехал сюда по делу. Скажи нет, Вилли?
Вилли кивнул:
– Насчет облигаций. Они хотят строить школу и выпускают облигации.
Алекс говорил правду. Вилли был тогда окружным казначеем и приехал в город, чтобы договориться о выпуске облигаций на постройку школы. Облигации были выпущены, школа построена, и через двенадцать с лишним лет, когда большой черный «кадиллак» Хозяина проехал мимо этой школы, Рафинад от души нажал на газ, и мы понеслись все по тому же почти новому шоссе N58.
С милю мы ехали молча, а потом Хозяин обернулся ко мне и сказал:
– Джек, запиши себе – разузнать насчет сына Малахии и убийства.
– Как его зовут? – спросил я.
– А шут его знает. Но он хороший парень.
– Да нет, Малахию.
– Малахия Уин, – сказал Хозяин.
Я вытащил записную книжку и записал это. И записал: «убийство».
– Узнай, на когда назначен суд, и пошли туда адвоката. Хорошего адвоката, в том смысле хорошего, чтобы сумел его вытащить и не очень заботился о своей славе. И передай, что пусть лучше не ленится.
– Альберт Ивенс, – сказал я, – он подходящий человек.
– Бриолином мажется, – сказал Хозяин. – Бриолином мажется, и башка прилизана, как бильярдный шар. Ты в своем уме? Найди такого, чтобы люди не думали, будто он поет по вечерам в кабаке.
– Ладно, – сказал я и записал: «в духе Эйба Линкольна». Я записывал не потому, что боялся забыть. Просто у меня была такая привычка. За шесть лет можно приобрести уйму привычек и исписать уйму черных книжечек; лучше всего отдавать их на сохранение в банк, потому что такие вещи не должны валяться где попало и потому что некоторые люди оценили бы их на вес золота, если бы им удалось их заполучить. Правда, им это не удавалось – я никогда не доходил до такой нищеты. Но я привык их беречь. Человек должен вынести из пучин и дебрей времени что-нибудь помимо изъеденной печени – так почему бы не вынести черные книжечки? Черные книжечки спрятаны в банковских сейфах – в них дела и дни ваши, – и лежат они в уютной темноте маленьких ящичков, а огромные оси мира поскрипывают и поскрипывают.
– Найди его, – сказал Хозяин, – но сам держись в тени. Пошли кого-нибудь из своих приятелей. И подумай, кого послать.
– Понял, – ответил я, ибо я его понял.
Хозяин хотел уже вернуться к созерцанию шоссе и спидометра, но Дафи откашлялся и сказал:
– Хозяин.
– Ну?
– Вы знаете, кого он зарезал?
– Нет, – ответил Хозяин, собираясь отвернуться, – мне плевать кого – хоть святую непорочную тетку апостола Павла.
М-р Дафи прочистил горло – в последние годы это означало, что его душит мокрота и одолевают мысли.
– Я случайно заметил в газете, – начал он, – я случайно заметил еще тогда, когда это случилось, что он зарезал сына здешнего доктора. Не помню его фамилии, но помню, что это был доктор. Так писала газета. Вот я и думаю. – М-р Дафи обращался теперь к затылку Хозяина. А Хозяин как будто не слушал его. – Вот я и думаю, – м-р Дафи снова прочистил горло, – что доктор, наверно, пользуется здесь большим влиянием. Вы же знаете, как у нас в деревне… Они думают, что доктор – это шишка. А если узнают, что вы помогли младшему Уину выпутаться, это вам повредит. Сами понимаете – политика, – пояснил он. – А мы-то с вами знаем, что такое политика. Вот я и…
Хозяин повернулся к нему так резко, что голова его на миг слилась в одно неясное пятно. Большие выпуклые карие глаза уставились на Дафи, как будто из затылка, прямо сквозь волосы. Это, конечно, преувеличение, но вы понимаете, что я хочу сказать. Это и поражало в Хозяине. Он казался человеком неторопливым, медлительным, сидел в расслабленной позе, мигал, как филин в клетке, и вид у него был такой, словно он погружен в себя и уже никогда оттуда не вынырнет. И тут он ошарашивал вас внезапным движением. Например, выбрасывал руку, чтобы схватить надоедливую муху на лету – я видел, как показывал этот фокус один спившийся боксер, который ошивался у нас в баре. Он держал пари, что поймает муху на лету двумя пальцами, – и ловил. Хозяин тоже ловил. Или вот так поворачивался, когда вы говорили с ним и думали, что он вас не слушает. Он повернулся к Дафи, посмотрел на него и произнес просто и выразительно:
– Господи. – Потом сказал: – Ни черта же ты, Крошка, не смыслишь. Во-первых, я знаю Малахию Уина с детских лет, сын у него хороший малый, и мне наплевать, кого он зарезал. Во-вторых, драка была честная, и ему не повезло; а к тому времени, когда дело дойдет до суда, все уже будут жалеть парня, если его судят за убийство просто потому, что ему не повезло и тот, другой, умер. В-третьих, если бы ты вынул вату из ушей, то услышал бы, что я велел Джеку нанять адвоката через приятеля, и нанять такого, который не захочет на этом деле прославиться. Этот защитник и все прочие могут себе думать, что его пригласил папа римский. Все, что его интересует, – это будут ли на тех бумажках, которые он получит, такие тоненькие извилистые прожилочки. Теперь тебе ясно или картинку нарисовать?
– Ясно, – сказал м-р Дафи и облизнул губы.
Но Хозяин его не слушал. Он снова обратился к шоссе и спидометру и сказал Рафинаду:
