Но в ее израненном, истерзанном сердце расцветает надежда, и она решает при первой же возможности встретиться с сэром Чарльзом.
Глава 24
Эдвард
Тесная комната в дальнем конце Вестминстерского дворца, где заседает комитет. У Эдварда кружится голова. Отчасти это вызвано усталостью, а отчасти – густыми клубами сигарного дыма. Помимо него за столом собрались: майор Чёрч, член парламента от лейбористской партии, которому не терпится внести в парламент свою личную членскую инициативу в поддержку принудительной стерилизации; Хэвлок Эллис, известный евгенист, член совета Евгенического общества; Джулиан Хаксли, биолог-эволюционист, и, конечно же, Леонард Дарвин, президент Евгенического общества, собирающийся уйти в отставку. Черчилль отклонил приглашение, сославшись на занятость, но все знают, что смогут рассчитывать на его поддержку. Рядом с Эдвардом сидит его американский друг Гарри Лафлин.
Минувшим вечером у Эдварда произошла крайне тяжелая ссора с Элинор. Жена по-прежнему сердита на него за то, что она называет фальсифицированными данными, а он – необходимым заполнением брешей. Вчера она появилась в его лондонской квартире. Сначала Элинор объявила, что Роуз возобновила отношения с этим «чертовым французским социалистом», как Эдвард привык его называть. Затем стала возбужденно рассказывать о какой-то нелепой голодной диете для Мейбл, о которой поведал этот прощелыга. Она размахивала какими-то листами, уверяя, что там содержатся точные научные данные – как будто она в этом разбирается! – а если он не верит, пусть сам прочтет. Разумеется, он не стал читать эту галиматью. Любой может насобирать фактов в поддержку своей теории. Эдвард язвительно усмехается, но, сообразив, что на него смотрят, тут же маскирует это кашлем.
Он ответил жене, что не может быть и речи о возвращении Мейбл из колонии. Мало ли что ей наговорил этот никчемный французский художник. Сама идея голодания смехотворна и жестока. Он не намерен тратить время на чтение подобной чепухи. В конце, только из желания успокоить Элинор, он пообещал проконсультироваться с сэром Чарльзом. Если, и только если, доктор согласится применить эту, с позволения сказать, методику, в чем Эдвард сильно сомневается, тогда можно провести эксперимент в стенах колонии. Какой смысл забирать дочь оттуда, если все окажется совершенно неэффективным?
Гарри размахивает перед собравшимися экземпляром недавно вышедшей книги Чарльза Давенпорта «Смешение рас на Ямайке». По словам Гарри, там приведены совершенно железные доказательства биологической и культурной деградации, возникающей от смешанных браков между черными и белыми. Вопреки усталости (как-никак сказывается почти бессонная ночь) Эдвард пытается сосредоточиться на словах американского коллеги.
Хаксли внимательно слушает, затем, повернувшись к Чёрчу, говорит:
– Сомневаюсь, что мы продвинулись достаточно далеко. По моему мнению, сокращение числа дегенератов – это лишь половина истории. Если мы не хотим ощутить последствия катастрофического снижения численности населения, вызванного пресловутым контролем рождаемости, который пропагандируют миссис Стоупс, мисс Сэнгер и иже с ними, мы должны гораздо активнее убеждать женщин среднего класса рожать больше детей. Это улучшит расу и позволит сохранить численность населения на должном уровне, избавив нас от катастрофы.
– Мне такой шаг кажется весьма радикальным, – возражает Эдвард. – Сама идея в чем-то неприемлема. Женщины превращаются в племенных кобыл?
Он передергивает плечами, представив, как к этому отнеслась бы Элинор.
– Но если вдуматься, это вполне логичный следующий шаг, – упорствует Гарри; у него темные круги под глазами, впалые щеки и сутулые плечи. – Боюсь, мы и так слишком опоздали. Из разных источников приходят мрачные предупреждения о грядущем финансовом кризисе. Предрекают полное крушение капиталистической системы.
– Пессимистов всегда хватает. – Хаксли досадливо взмахивает рукой, словно отгоняет назойливую муху. – Гораздо лучше руководствоваться фактами, чем слушать пустую болтовню и сплетни.
– Но дело в том, что… – Отстаивая свою позицию, Гарри даже подается вперед. – Предупреждения исходят он надежных знающих людей. Они говорят о сильном завышении курса на рынках, что неизбежно приведет к катастрофе.
– Приведет или нет, давайте не выходить за рамки того, ради чего мы здесь собрались, – перебивает его Эллис. – Корректирование рынка – забота Министерства финансов. Уверен, им прекрасно известно об этих предупреждениях, и они, должно быть, уже предпринимают какие-то меры, чтобы мрачные пророчества не сбылись. Конечно, если эти прогнозы чего-то стоят. Вернемся к нашему законопроекту. Располагаем ли мы всем необходимым для его поддержки? Дарвин, что вы скажете насчет общественного мнения по данному вопросу?
– Я думаю, поддержка нам обеспечена. Но это почти не имеет значения. Вспомните, что произошло в тринадцатом году! Тогда мы имели почти абсолютную поддержку Закона об умственно отсталых в его первоначальной редакции. Если бы мы тогда приняли закон в такой формулировке, сейчас нам не понадобилось бы здесь собираться, поскольку каждый умственно отсталый уже находился бы в соответствующем заведении, а число наших проблем было бы заметно меньше.
– Так что случилось? – спрашивает Гарри.
– Проклятое вмешательство Веджвуда, вот что, – угрюмо отвечает Леонард, щурясь и размахивая сигарой. – Целый пласт серьезной работы пошел коту под хвост, – добавляет он, печально глядя на свою сигару.
– Леонард Дарвин написал бóльшую часть положений того закона, – поясняет Эдвард, увидев недоуменный взгляд Гарри.
– Понятно, – отвечает тот.
– Этот проклятый либерал, стоящий на антигалтоновских и антидарвиновских позициях, а именно полковник Джозая Веджвуд, начал шумную общественную кампанию против наших предложений. Часть его доводов касалась огромной стоимости управления евгеническим государством, а другая часть – большого числа людей, которые подпадут под определение неспособных и умственно отсталых. С помощью нескольких авторитетных голосов за пределами парламента ему удалось расколоть общественное мнение, отчего законопроект получился настолько разбавленным, что утратил прежний дух и почти не вносил никаких изменений в существующее положение вещей. – Леонард разминает в пепельнице окурок сигары. – Затем, как вы знаете, грянула война, потом еще несколько лет страна оправлялась от ее чудовищных последствий. Словом, время было неподходящее для новых попыток.
– Но сейчас, – перебивает его Чёрч, – мы считаем, что положение вновь изменилось в нашу пользу.
– А почему вы думаете, что на этот раз ваши предложения будут встречены по-иному? – спрашивает Лафлин.
– Нам и сейчас будет нелегко, – говорит Эллис, – но мы с Чёрчем всесторонне это обсуждали. Чтобы сделать наши предложения более приемлемыми, следует предложить добровольную, а не принудительную стерилизацию. Разумеется, программа стерилизации будет распространяться только на женщин. Но опять-таки, такое предложение выглядит более приемлемым.
