Однако Портер выжил, хотя напрочь утратил память о событиях того дня. Ему, как и всем другим, скормили ту же лживую историю, и потому он считает, что обязан Эдварду жизнью. Вернее, тем, что от нее осталось.
Эдвард познал совсем другое отношение к себе. Теперь его считали мужественным, достойным человеком, и он упивался уважением окружающих. Впервые в жизни его заметили. Женщины обращали на него внимание, флиртовали с ним. Это был совершенно новый мир, которым он наслаждался сполна.
А затем он встретил Элинор. Он влюбился в нее с первого взгляда. Если бы не ложный образ героя, она бы даже не взглянула на такого, как он. На того, кем он был… и остается. А если бы и взглянула, то быстро бы прошла мимо. Она и не догадывалась, что записку на ее столе оставил лже-Эдвард, лихо играющий роль бравого уверенного офицера. Ни одна девушка не пошла бы в кафе на свидание с трусом. Но какая девушка отказалась бы работать у энергичного, целеустремленного капитана, чье имя и фотография мелькали во всех газетах? Он постарался, чтобы эти газеты попались Элинор на глаза… Все эти годы их отношения строились на лжи.
Ему еще повезло, что их неожиданная встреча произошла, когда Элинор отчаянно нуждалась в общении и поддержке. Она продолжала скорбеть по убитой матери. Если позволить себе крамольную мысль, судьба сыграла ему на руку, ибо мать Элинор убил человек из низших слоев общества. Имбецил, принадлежащий к отбросам, которые, как надеялся Эдвард, вскоре будут изгнаны из общества. Борьба за чистоту нации стала и продолжает оставаться делом его жизни. Эдвард усердно изучал труды великих последователей дарвиновской теории наследственности. Собственный опыт Элинор и его научный интерес свели их вместе, дали им общее дело, и Эдвард, действуя как мужчина, каким он так хотел стать, вмешался в ход событий и спас ее вместе с Роуз.
За окном начинает светать. Эдвард допивает виски в стакане. Он пьянеет, ощущая приятное отупение в голове. Расправив подушку, он ложится. Комната кренится и покачивается. Глаза сами собой закрываются. Перед мысленным взором мелькает улыбка Элинор, Джимми, улыбающийся беззубым ртом, бледная, изможденная Мейбл со своей неразлучной Пруденс, крепко прижатой к груди. Затем появляются лица восторженных слушателей, внимающих его докладу, лица друзей и коллег из правительственных кругов и высших слоев общества. Слышатся перешептывания о рыцарском звании, которое не за горами: сэр Эдвард Хэмилтон.
Еще немного – и он потеряет контроль над ходом своей жизни.
VI
Как я и предвидела, они поместили ее в Младенческий замок.
Теперь она — моя девочка. А почему бы нет? Родители услали ее с глаз долой, и отныне она будет находиться под моим присмотром. Она брошена на произвол судьбы, хотя и находится под бдительным оком старшей медсестры мисс Мэннерс и обслуживающего персонала, дежурящего по суткам.
Малышка бродит пошатываясь. У нее кружится голова. От доз бромида, которые вы ей даете, у нее слабеют руки и ноги, болят мышцы и донимают позывы на рвоту. Зачем вы это делаете? Вашим никчемным лекарством меня не остановить, а ей оно причиняет страдания.
Младенческий замок. Отнюдь не рай земной с горами игрушек, ручными кроликами и увеселителями, развлекающими детей. Он стоит на вершине холма. Внутренний двор отделяет его от главного здания этой колонии для эпилептиков. Главное здание имеет высокую башню с часами и приземистый зал с кирпичными стенами, украшенный цветами и веселыми флажками. Зал – единственное место в колонии, куда приглашают вас, помпезная публика. Здесь устраивают спектакли добрых деяний, которыми так гордились основатели колонии с их горячими христианскими сердцами. Отцам-основателям это место виделось как приют, где нетрудоспособных чему-то обучают, как родной дом и школа для эпилептиков. Колония задумывалась как некое уединенное пристанище для тех, кого ваше общество старается не замечать и охотно объявило бы несуществующими. Здесь эти изгои находятся под наблюдением специалистов. Высокий идеал, кто бы сомневался. Но у вас, людей, всегда происходит так, что ваши грандиозные планы, якобы защищенные от всех превратностей, не оправдывают ожиданий и оборачиваются прямой противоположностью.
В Младенческом замке даже жаркой летней порой постоянно холодно. А зимой холод в его помещениях становится просто зверским. Как легко глубокой ночью, когда мороз свирепеет, бесшумно переходить от одной детской головки к другой, двигаясь вдоль рядов кроваток. Какую сумятицу я устраиваю, выдергивая заспанных нянек из их теплых постелей и заставляя идти к своим кричащим и плачущим подопечным.
У здешних врачей и медсестер хлопот полон рот благодаря моим постоянным визитам и визитам моих друзей: инфлюэнцы, пневмонии, дифтерита и сепсиса, свинки и туберкулеза. Шансов выжить у детей немного.
С недавних пор меня заинтересовал один персонаж. Нет, не пациент, а врач. Молодой и, если я не слишком ошибаюсь, чересчур самоуверенный. Это некто доктор Эверсли, считающий, будто решения находятся на кончиках его пальцев с аккуратно обработанными ноготками. Рябой, с бледным лицом, он верит в собственное величие.
Он думает, что сможет меня превзойти.
Амбиции так и бурлят в молодой крови этого доктора. Я усматриваю опасность в мыслях, что бродят в его круглой голове, и в повышенном внимании, которое он уделяет обитателям Младенческого замка.
Я достаточно повидала таких, как он. Видела жестокость, вызванную их экспериментами, которые они производят, стремясь к высшему благу.
И когда он расспрашивает молодую медсестру о маленьких пациентах, чья болезнь проявляется сильнее всего, кого никто не навещает, а значит, никто не станет искать, меня невольно охватывает тревога за мою девочку.
Часть третья
Июль 1929 года
Глава 21
Элинор
Элинор зарывается лицом в волосы Джимми, мягкие, как шерсть котенка. От него слегка пахнет грушевым мылом и теплым молоком. Ему уже полгода. Он подрос, стал полнощеким и день ото дня все ярче проявляет свою индивидуальность. Джимми – веселый малыш, постоянно улыбается и к жизни относится с энтузиазмом. Но он не может заменить Мейбл. Разлука с дочерью по-прежнему невыносима для Элинор. Крепче обняв сына, она закрывает глаза и пытается петь ему колыбельную, которую всегда пела для Мейбл:
Тихий сумрак ночной всех зовет на покой
И тебе спать пора, мой малыш, до утра…
Она вспоминает, как баюкала Мейбл. Ощущения настолько яркие, что у нее дрожит и прерывается голос. Элинор сглатывает и старается сосредоточиться на Джимми, чья нежная щечка прижимается к ее щеке. Он ровно дышит ей прямо в ухо.
Спи, дитя, сладким сном, всё уснуло кругом.
Тишина и покой… Крепко глазки закрой
[10].
Элинор нежно целует сына и укладывает в колыбель.
