– Миссис Хэмилтон, не накручивайте себя. Истерика здесь не поможет.
– Элинор, пожалуйста, сядь.
Эдвард берет ее за руку. Она позволяет снова усадить себя в кресло. У нее такое чувство, словно она очутилась в гуще кошмара. Ей бы сейчас вернуться в Брук-Энд, к своим книгам. Она читает, а на полу, у ее ног, играет счастливая, нормальная, здоровая Мейбл. И Джимми, конечно, тоже.
– Это исключено, – говорит Эдвард, и его взгляд предостерегает Элинор от новых всплесков. – Мейбл не может дальше оставаться дома. Вы согласны, сэр Чарльз?
Сэр Чарльз угрюмо глядит на супругов и качает головой:
– Боюсь, что не может. Болезнь Мейбл прогрессирует, и ремиссия крайне маловероятна. Зато есть большая вероятность дальнейшего ухудшения ее состояния. Если Мейбл доживет до взрослого возраста, ей понадобится особый уход на протяжении всей жизни. Учитывая этот факт, а также род занятий Эдварда, у вас просто нет другого выбора.
Элинор подавляет крик и лезет в карман за платком. Ее пальцы сжаты в кулаки, чтобы не расплакаться.
– Я не хочу давать вам ложных надежд, – помолчав, говорит сэр Чарльз Лоусон и снова откашливается. – И потом, нужно смотреть вперед, а не назад. Чувства, которые охватят вас после расставания с Мейбл, вызовут у вас состояние, близкое к горю. Нынешняя Мейбл – уже не та, какой была когда-то. Этот ребенок для вас потерян, и ваше горе вполне понятно. Но у вас есть другой ребенок – здоровый малыш. У вас наверняка появятся другие дети. Сосредоточьтесь на сыне и на будущих детях. В колонии Мейбл будет находиться в безопасности, окруженная заботой. Она будет получать самое лучшее, самое современное лечение и качественный уход. Там ее не достанет мнение так называемых широких слоев общества, клеймящих и осуждающих эпилептиков. Никто не узнает, чьим ребенком она является, и это не отразится на жизни вас обоих так, как если бы вы оставили ее дома. Это поистине наилучшее решение для всех.
Эдвард встает. Сэр Чарльз тоже встает.
– Значит, решено, – слышит Элинор его голос.
Они с Эдвардом обмениваются рукопожатием, обсуждают подробности и строят планы посетить колонию Хит. Оба говорят почти шепотом. В ушах Элинор стоит звон. Она чувствует слабость во всем теле. Ей суждено потерять Мейбл, ее дорогую малышку Мейбл, которая станет одним из изгоев общества. Ее дочь не увидит радостей жизни, которые здоровые женщины принимают как должное: мужа, семью, собственного дома. Ей заказан доступ в какую-либо школу. Ни свободы, ни образования, ни любви.
Это пожизненное заключение, которое никогда не кончится ни для Мейбл, ни для Элинор.
Возможно, было бы лучше, если бы ее дочь умерла.
На улице Элинор обрушивает на Эдварда поток скопившейся ярости.
– Ты ведь знал об этом? – бросает она мужу, разгоряченная гневом. – Ты уже обсуждал это с сэром Чарльзом, но у тебя не хватило смелости рассказать мне самому, и потому ты привлек его.
– Нет, – отвечает Эдвард. В противоположность ее истерическому состоянию его тон спокоен и уравновешен. – Я ничего не знал о его выводах. Да и откуда мне знать? У него лишь недавно появилась возможность оценить состояние Мейбл.
– Не верю.
Эдвард пожимает плечами:
– Веришь ты или нет, его совет от этого не изменится. Ты слышала сама. У нас нет выбора. Мейбл необходимо отправить в колонию.
– Черт тебя побери, Эдвард! – Она поворачивается к нему, по ее щекам струятся горячие гневные слезы. – Я не позволю ее увезти! Не позволю!
Он стоит перед ней. На лице никаких эмоций. Как может он быть настолько холодным? Неужели ему все равно? Из глубин ее существа поднимается вопль боли, и она молотит кулаками по груди мужа.
– Элинор!
Он хватает ее запястья и притягивает к себе. Она смутно осознаёт глазеющих прохожих, держащихся на почтительном расстоянии.
Эдвард крепко держит ее за руки, больше не позволяя себя бить. Она еще пытается вырываться, однако гнев, внезапно охвативший ее, столь же внезапно и кончается, сменяясь нарастающим отчаянием. Элинор утыкается в грудь мужа, тяжело дыша и всхлипывая. Если бы не его руки, она бы не устояла и, словно тряпичная кукла, рухнула на мокрый грязный тротуар.
– Клянусь тебе, – тихо шепчет ей на ухо Эдвард, – я сделаю все, что в моих силах, чтобы Мейбл получала идеальный уход. Мы будем оплачивать ее комфортабельное содержание. Но, Элинор, ты должна понять: сэр Чарльз прав. Мейбл необходимо отправить в колонию. Это наилучший вариант.
– Но ведь наверняка есть какой-то другой способ, – уткнувшись ему в плечо, возражает Элинор дрожащим голосом. – У нас есть деньги. Почему бы не оставить Мейбл с нами? Мы могли бы нанять опытную няню и спрятать нашу дочь от посторонних глаз. Королевская семья поступила так с принцем Джоном. Они его спрятали, но оставили дома. Если они это сделали, что мешает нам? Мне невыносимо отправлять Мейбл в колонию. Невыносимо!
Она смотрит на Эдварда, чье лицо из-за слез видится ей размытым и искаженным.
– И вспомни, чем это обернулось для принца Джона, – говорит Эдвард, в голосе которого появляются властные нотки. – Позор для семьи. К счастью для самого принца, ранняя смерть избавила его от дальнейших страданий. Элинор, в моем положении все обстоит гораздо хуже. При моей репутации, учитывая работу, которой я занимаюсь, мы не можем рисковать. Представляешь, если правда о ее состоянии выплеснется во внешний мир? А в колонии ее истинное происхождение останется скрытым. Там наша дочь будет получать первоклассный уход. Свежий воздух, полная свобода внутри стен. Там она сможет играть с другими детьми. А что ждет ее, если она останется дома? Ни свободы, ни друзей. Что, если об этом пронюхают газетчики? Последствия были бы губительными. И потом, каково нам видеть ее ухудшающееся состояние?
Глаза Эдварда выпучены, его щеки покраснели, дыхание частое и тяжелое.
Они смотрят друг на друга, и в этот момент Элинор пронзает мысль: а знает ли она Эдварда по-настоящему? Ее муж, тот Эдвард, каким она его всегда представляла, ни за что не произнес бы таких слов.
– Элинор, я делаю это для тебя, – шепчет он, словно отвечая ее мыслям. – Я хочу для тебя самого лучшего. Для нас. Я люблю тебя, Элинор. Люблю.
Но его слова подобны зажженной спичке. Внутри Элинор что-то взрывается.
– Нет! – кричит она ему. – Нет, нет, нет!
Ее кулаки вновь молотят по его груди. Ее не волнует, что прохожие остановились и смотрят на них, разинув рот. Эдвард пытается ухватить ее за руки, но она вырывается и отходит в сторону.
– Элинор! – умоляюще кричит он. – Успокойся! Это безумие какое-то!
– Ты этого не сделаешь! – выкрикивает она и, повернувшись, бежит от него прочь. – Ты не ушлешь моего ребенка. Я тебе не позволю!
Глава 20
Эдвард
Мейбл свернулась калачиком под одеялом, снаружи видна только копна светлых волос, разметавшихся по подушке, словно тонкие шелковые нити. Элинор тяжело опускается на край кровати и гладит дочь по волосам. Из-под одеяла появляется розовое, одутловатое личико. Мейбл прячется от холода больничной палаты с железными кроватями, от энергичных медсестер в белой форменной одежде и докторов с наморщенными лбами. С тех пор как на прошлой неделе она поступила в больницу Святой Марии, родителям впервые разрешили навестить свою дочь. Личико девочки, поначалу сморщенное от страха и замешательства, разглаживается. Увидев лицо матери, Мейбл улыбается.
