– Эдвард, воздержись от комплиментов. Я выгляжу ужасно.
– Нет, ты чудесно выглядишь. Честное слово! – Он выдерживает взгляд жены; пусть знает, что он говорит правду, но она опускает глаза. – А как остальные? Как Роуз? Как прислуга?
– Все в полном здравии. – Элинор улыбается и вновь смотрит на мужа, взгляд которого сосредоточен на ребенке. – Роуз получила работу в «Нью стейтсмен». Пока ты был в отъезде, она все время находилась со мной, но они любезно сохраняли место за ней. Думаю, с понедельника она приступит к работе.
– Боже мой! – бормочет Эдвард. – И каково будет нам, зная, что она работает в журнале социалистов?
Элинор вздыхает:
– Софи сказала, что все будет хорошо. Я думаю… Эдвард, я думаю, нам нужно позволить ей искать свой путь в жизни. Если мы этого не сделаем, она попросту взбунтуется, и тогда, боюсь, я потеряю ее навсегда.
– Не говори глупости. Ты никогда не потеряешь свою сестру!
– Я почти… – Элинор замолкает; Эдвард уверен, что ей хочется о чем-то ему рассказать, но она поворачивается к ребенку и меняет тему разговора. – Ему нужно имя, – говорит она, и они оба смотрят на сына. – Или я так и буду звать его Личинкой, а это никуда не годится.
– Нет, не будешь, – отвечает Эдвард, всегда ненавидевший это прозвище. – Как насчет Джеймса? – непринужденно спрашивает он, словно это имя только что пришло ему в голову.
На самом деле он так решил еще несколько дней назад, во время качки на палубе корабля, вцепившись в релинг и мучаясь рвотными позывами пустого желудка. Элинор недоуменно смотрит на него.
– Так звали моего отца, – добавляет Эдвард, полагая, что она ждет объяснения. – Для друзей он будет Джимми. Ты согласна с таким именем?
Эдвард поглаживает нежный пушок волос на младенческой голове. По сравнению с крошечным черепом сына отцовские пальцы кажутся большими и длинными. Он с удивлением думает, что в один прекрасный день этот крошечный комочек станет взрослым мужчиной. Элинор молчит. Может, ей не понравилось предложенное имя? Может, она хочет, чтобы они назвали сына Робертом в честь ее отца? Эдвард внутренне напрягается, готовясь услышать ее предложение. Если она так скажет, он ответит, что Роберт – прекрасное имя для их второго сына. Он бы очень хотел, чтобы они не ограничились одним сыном. Пусть будет целая стайка сыновей, и дочерей тоже. Орда совершенных детей, которые наполнят Брук-Энд смехом, энергией и озорством. Наполнят до краев, чтобы в этом веселом шуме и гаме растворилось печальное отсутствие их старшей дочери…
Это обязательно должно случиться. Мейбл не может здесь оставаться. Это он тоже решил, размышляя на палубе корабля о своем будущем. Слишком велик риск, что о ее болезни узнают и это поставит под вопрос качество его генов и генов Элинор. Должна же Элинор понимать очевидные вещи!
Остается лишь надеяться, что болезнь Мейбл – один-единственный дефект в родословной Элинор, поскольку это никак не может быть с его стороны, и не передастся их будущим детям.
Эдвард представляет, как с каждым новым ребенком будет добавляться радости, любви и счастья, все больше заполняя пропасть в его сердце. Эта пропасть появилась в 1917 году, в леденеющей грязи траншей на бельгийской земле. С тех пор как у Мейбл проявилась эпилепсия, пропасть превратилась в бездонную бездну, а вместе с ней в самой глубине его сердца поселилась неутихающая и недосягаемая боль. Невзирая на все его старания, вопреки всем попыткам развлечься и отвлечься, боль упрямо держится и только крепнет и нарастает, пока однажды не сделается совершенно невыносимой.
Лицо младенца странно исказилось, как будто Эдвард смотрит на него через стекло со скошенными краями. Только потом он соображает: это из-за слез. Он отворачивается от Элинор и быстро вытирает платком глаза.
– Пусть будет Джеймс, – слабым голосом говорит Элинор.
– Серьезно? – улыбается Эдвард, поворачиваясь к ней. – Ты не возражаешь?
– Не возражаю. – Она качает головой. – Для друзей – просто Джимми.
– Передать его тебе? – предлагает Эдвард.
Элинор вновь качает головой.
– Я ужасно устала, – признается она. – Не возражаешь, если я еще немного посплю? Может, потом позавтракаем вместе, когда я отдохну, а ты примешь ванну. Я бы с удовольствием.
Она ложится, отворачиваясь от Эдварда и Джимми.
– Конечно.
Эдвард осторожно возвращает Джимми в колыбель и на цыпочках идет к двери. Возможно, жена, накрывшись одеялами, уже не слышит, но он все равно говорит:
– Спасибо тебе, дорогая. Спасибо, что подарила мне Джимми.
IV
Представьте, если сможете, что вы подобны мне. У вас есть свобода путешествия сквозь пространство и время, из одного человеческого разума в другой со скоростью перемещения из комнаты в комнату.
Вы способны это почувствовать? Парящую, беззаботную радость такого состояния?
Да, благодать и мудрость. Прошлое, настоящее, проблески будущего – всё у вас на виду и в пределах досягаемости.
Итак, теперь вы имеете представление, как это ощущается мной.
Но слушайте. Я здесь, друзья мои, чтобы по-доброму вас предостеречь, хотя знаю: вы почти не обратите на это внимания. Скажем так, в прошлом я видела самые худшие ваши стороны: ваше бесчеловечное отношение к себе подобным, когда подозревали мое присутствие; женщин, которых вы сжигали у столба; маленьких детей, родившихся с телесными нарушениям, которых вы под покровом ночи уносили в лес и оставляли на съедение диким зверям. Я видела ваши неуклюжие, ошибочные поиски лечения: дыры, просверленные в детских черепах; воздействие электрошоком; выдергивание зубов и даже заражение малярией. Все это было бы смешно, не будь оно так грустно.
Однако самое худшее еще впереди. Эта ваша одержимость выведением расы совершенных людей. Только представьте! Люди, свободные от болезней, физических дефектов, слабоумия и психических заболеваний. Люди, но более совершенные, обновленные и избавленные от разложения. Каждый до краев полон физическим совершенством, каждый предельно умен и мудр. Знали бы вы, как меня безмерно изумляет эта ваша идея, а также ваша неспособность увидеть всю ее неосуществимость. Вы, люди, обуреваемые желанием покорить природу! Неужели вы не понимаете, что обречены на провал? Природа всегда найдет способ вас переиграть.
Будь что будет. По доброте душевной должна вам сказать: думайте, как вам угодно, но эта ваша затея не возвысит род людской. Наоборот, она приведет вас к ужасам и порокам таких масштабов, какие недоступны вашему ограниченному предвидению.
Если бы только вы могли остановиться и поразмышлять глубже и шире, нежели ваше представление о лучшем мире. Все имеет последствия, и вы должны бы это знать. Вместе со светом приходит тьма. Вместе с радостью – боль. И конечно же, с каждым так называемым достижением человека приходит упадок.
