Также процветали приморские города, такие как Брайтон, Уэймут и Торки. Разнообразные курорты и места отдыха на взморье, уже успевшие заработать несколько сомнительную репутацию, становились тем не менее все более популярными. Коббет писал, что «в такие места стекаются все самые подлые, глупые и низкие представители рода человеческого — все игроки, карманники, блудницы…». Город, о котором он говорил, — ныне вполне благопристойный Челтнем.
12
Благотворящее правление
Те, кто выступал принципиально против правительственных мер, рисовали картины засилья в Англии финансовых злоупотреблений и экономических манипуляций, однако вскоре стало ясно, что эти опасения безосновательны. Более того, в 1844 году началось что-то вроде экономического бума, длившегося двадцать лет, за время которого удалось в общих чертах завершить строительство основных железных дорог и значительно сократить производственные затраты на ткацких мануфактурах. Общественность постепенно привыкала к новым технологиям и свободной торговле. В 1844 году Гладстон, занимавший пост главы Торговой палаты в кабинете Пиля, предложил закон, который позволил бы правительству через пятнадцать лет выкупить любую железную дорогу. Пиль не поддержал эту инициативу и вместо этого предложил, чтобы каждая железнодорожная компания ежедневно пускала поезд третьего класса по цене один пенс за милю. Раньше в этих дешевых поездах были открытые вагоны с отверстиями в полу, через которые могла стекать вода, однако новый билль требовал, чтобы их оснастили крышами. Гладстон возражал против запуска дешевых поездов по воскресеньям, ссылаясь на то, что «работающий респектабельный мастеровой не выберет для путешествий день Господень». Однако пассажиры первого и второго классов получали привилегию ослушаться Господа согласно положению Закона о железных дорогах.
Этот же закон предусматривал использование на каждой линии электрического телеграфа. Три года назад на Великой Западной железной дороге между Паддингтоном и Вест-Дрейтоном провели первую телеграфную линию коммерческого назначения — ее длина составляла всего 13 миль (21 км), но ее появление возвещало наступление новой эпохи коммуникации. Рекламное объявление в газете гласило: «Чудо нашего времени! Мгновенное сообщение… Гальванический и электромагнитный телеграф на Великой Западной железной дороге… Электрический флюид движется со скоростью 280 000 миль [ок. 450 600 км] в секунду». Возможность мгновенного обмена сообщениями на огромном расстоянии считалась выдающимся, почти невероятным достижением. В прежние годы о том, что американские колонии провозгласили независимость, в Лондоне стало известно лишь полтора месяца спустя, а новость о победе при Трафальгаре дошла до Вестминстера только через двенадцать дней. В сравнительно короткое время электрический телеграф стал средством массовой коммуникации. Его часто называли нервной системой викторианской культуры. Он помогал получать актуальные сведения и поддерживать порядок на железных дорогах. Ему находили сотню применений. Отменив время и пространство, телеграф произвел революцию в управлении Британской империей, — многие не сомневались, что «города, в настоящее время удаленные от метрополии на некоторое расстояние, вскоре станут ее пригородами». И кроме того, с ним можно было играть в шахматы на расстоянии. Несколько лет спустя, в 1889 году, лорд Солсбери охарактеризовал телеграф как «открытие, оказавшее непосредственное действие на нравственную и интеллектуальную природу и деятельность человечества». Говоря о нем, часто цитировали из Книги Иова: «Можешь ли посылать молнии, и пойдут ли они и скажут ли тебе: вот мы?» Одновременно его изображали как нечто чародейское, явившееся из волшебной сказки, но даже Али-Баба никогда не встречал подобных чудес.
Сэмюэл Смайлс относил начало «железнодорожной мании» к 1844 году, когда был принят Закон о железных дорогах: «Публика, толпившаяся вокруг фондовой биржи, заразилась единым настроением. Многие люди, ничего не знающие о железных дорогах и совершенно безразличные к их огромной национальной пользе, но охваченные алчностью и жаждой выгоды, бросились в водоворот спекуляций… “Акции! Акции!” — кричали все». Вскоре «безумие распространилось повсюду. Оно охватило торговцев и владельцев мануфактур, джентри и лавочников, государственных клерков и завсегдатаев клубов… На любую схему, как бы плоха она ни была, мог найтись свой инженер». Результатом этого стало поспешное и небрежное строительство: тоннели складывали из полусырых кирпичей, опоры мостов возводили на фундаменте из щебня. Существовало 104 отдельные железнодорожные компании, а через 6 лет их число увеличилось вдвое. Популярный писатель того времени Дионисий Ларднер писал: «Чувство невыразимого изумления вызывают огромные здания и пристройки, составляющие главную конечную станцию большой железнодорожной линии… И разумеется, скорость!»
В том же году апофеоз паровоза изобразил Уильям Тёрнер на картине «Дождь, пар и скорость — Великая Западная железная дорога». Художнику не обязательно иметь свое мнение, и совершенно не ясно, воспевал ли Тёрнер локомотив или демонизировал его. Интерпретировать тему и композицию картины можно как угодно: одни видели в ней плач по уходящей старине, другие — восторженное отображение новой силы пара, меняющей окружающий мир. Тёрнер любил путешествовать и, возможно, выразил таким образом свою реакцию на новые возможности, которые открывал поезд. На картине изображен локомотив, пересекающий Темзу по железнодорожному мосту между Тэплоу и Мейденхедом. Клубящиеся вокруг него облака тумана и пара создают воздушное и величественное ощущение. Материальный мир — поезд, мост и окрестные поля — словно окутан густой вуалью, сквозь которую местами виднеются проблески чистого цвета, рождающие в зрителе сильный и глубокий отклик. Смешение тумана и пара отражает смешение двух граней реальности. Великую Западную железную дорогу называли «самым грандиозным делом человеческих рук», и Тёрнер придал этой грандиозности ощущение возвышенности.
Теккерей писал в Fraser’s Magazine, что «мир еще не видел ничего подобного этой картине». Его заметка передает переполняющее картину чувство момента и энергии: «Вы видите, как к вам приближается поезд — он несется со скоростью пятьдесят миль [80,5 км] в час, и, если вы хотите его увидеть, вам лучше поторопиться, иначе он вылетит из картины и устремится к вокзалу Чаринг-Кросс через противоположную стену». Дождь возникает на холсте «из небрежно нанесенных капель грязноватой серо-коричневой краски, а мерцающий солнечный свет складывается из густых комковатых мазков желтого хрома». То, что одной из вершин позднего искусства Тёрнера стало изображение нового вида транспорта, подтверждает, что феномен железной дороги породил новую разновидность жанровой живописи. Основным мотивом этого жанра стала скорость. Некоторых художников больше интересовали сами локомотивы, других привлекала оживленная суета вокзалов как архитектурного отражения нового образа жизни.
В любом историческом периоде интересно замечать, как сочетаются и взаимодействуют друг с другом его отличительные черты. Так, строительство железных дорог косвенным образом подпитывало викторианское увлечение геологией. По мнению одного художника, выемка грунта, сделанная при сооружении железной дороги Манчестер — Лидс, представляла для геолога «превосходное зрелище, демонстрирующее многочисленные прекрасные образцы чередующихся пластов горных пород, сланцев, песчаников и угля, каждый из которых сохранял на всем протяжении параллельность и толщину». Таким образом, железная дорога соприкасалась с фундаментальными интересами викторианских ученых. Примечательно и то, что в период сооружения туннелей и обширных земляных работ обострился характерный для XIX века интерес к окаменелостям и воображаемым доисторическим мирам. В «Основных началах геологии» Лайеля (Principles of Geology; 1830–1833) искали подсказки о природе Творения и Великого потопа, и железная дорога могла стать новым инструментом христианского откровения. XIX век пытался осмыслить себя в рамках созданной им же концепции глубокого времени. Считалось, что Земля была создана в ночь на воскресенье, 23 декабря 4004 года до н. э.
