Как уже было сказано, обновленный кабинет оказался во всех отношениях либеральнее предыдущего. Пиль приступил к смягчению уголовного кодекса и вытряхнул из него весь мусор мелких и устаревших законов, в том числе отменил смертную казнь за сотню разных преступлений. Тем самым он произвел революцию в уголовном правосудии XIX века. Он изменил законы о транспорте, отменил нефиксированные выплаты для судей, заменив их жалованьем, и упростил уголовное законодательство. Все эти действия заслужили полное одобрение Каннинга. Немного позднее была создана столичная полиция.
Уильям Хаскиссон из Торговой палаты сосредоточил свое внимание на свободной торговле. В то время эти слова были у всех на устах, хотя далеко не все правильно понимали, как свободная торговля воздействует на ценообразование или рынок труда. Продолжая двигаться проложенным ранее курсом, он снизил тарифы на импортные товары и впустил иностранные суда в английские порты. Все это давно пора было сделать. Более ста лет назад в поэме «Виндзорский лес» (1713) Александр Поуп предсказывал: настанет время, когда вольная как ветер и океанские волны Темза будет «для союзов и для встреч, для рода человеческого течь»
[7].
Хаскиссон также рискнул затронуть цены на зерно, тем самым сделав предварительный шаг к отмене Хлебных законов в 1832 году. Он не мог надеяться угодить одновременно и фермерам, и покупателям, кроме того, нужно было учитывать множество дополнительных факторов, от состояния мелкопоместных дворян-землевладельцев до вероятности голода среди бедных слоев населения. Ему приходилось продвигаться крайне медленно и осторожно. Он предложил ввести скользящую шкалу, согласно которой пошлина на импортное зерно варьировалась в зависимости от его цены на внутреннем рынке. Те, кто не понимал смысла этого шага, сочли его разновидностью компромисса. Несмотря на это недопонимание, мера вступила в действие.
Пока Хаскиссон постепенно выводил экономику изпод опеки государства, Каннинг бросил вызов общепринятым дипломатическим традициям, признав независимость зарождающихся южноамериканских государств. Каннингу всегда приходилось играть роль громоотвода во время бури перемен. Заняв пост министра иностранных дел после смерти Каслри, он столкнулся с очередным Конгрессом «Священной лиги», стремившимся искоренить народные свободы. Каннинг никогда не был членом так называемого Венского клуба старых университетских приятелей, разделивших между собой Европу. Он не желал иметь к этому никакого отношения и выразил свое недовольство, предупредив, что, если Франция или Испания осмелятся напасть на Португалию, давнюю союзницу Британии, Каннинг, несомненно, вмешается. Герцог Веллингтон, выступавший на конгрессе как представитель Британии, заявил: «Мы стоим в одиночестве, поскольку таков наш выбор». Британия не была заинтересована в изменении режима правления в других странах, но она считала нужным признать и поддержать правительства, возникшие де-факто по требованию народа. Вряд ли нужно говорить, что главной движущей силой в этом вопросе были торговля и финансы.
Когда испанцы начали сдавать свои южноамериканские колонии французам, английские торговцы, разъяренные перспективой потери рынка, обрели сильного союзника в лице собственного правительства. Британские торговые суда действовали как неофициальный военный флот, обеспечивая снабжением и коммуникациями занятые повстанцами территории. Армия из шести тысяч британских добровольцев помогла Симону Боливару доказать, что он не напрасно носит титул Освободителя во всех странах от Венесуэлы до Эквадора. Каннинг играл в происходящем самую видную роль, возглавляя политическую атаку (или как минимум подрывную деятельность). К концу конфликта Британия признала государственную независимость Колумбии, Мексики, Бразилии и Аргентины. Позднее к этой цепочке присоединились Венесуэла и Гондурас, тем самым гарантировав, что Южноамериканский континент никогда больше не попадет в руки Испанской империи. Однако коренному американо-индейскому населению предстояло вытерпеть еще много десятилетий принудительного труда под гнетом испанских поселенцев.
Большая часть кабинета высказывалась против поддержки мятежников, восставших против законных властей: европейских монархов и монархистов приводила в ужас перспектива возникновения за океаном доброго десятка новых республик. В столицах Европы при активном или молчаливом одобрении некоторых членов британского кабинета министров разрабатывали заговоры против Каннинга, которые, впрочем, ни к чему не привели. Позднее Каннинг заметил, что некоторые пытались «изменить политику этого правительства, изменив меня самого». На стороне Каннинга было неоценимое преимущество в виде поддержки американцев. Принятая в декабре 1823 года доктрина Монро объявляла, что «американские континенты в силу того свободного и независимого состояния, которое они приобрели и поддерживают, отныне не должны рассматриваться как субъекты будущей колонизации какими-либо европейскими державами». Выступая перед палатой общин, Каннинг выразился более лаконично: «Размышляя об Испании, какой ее знали наши предки, я решил, что если Франция одолела Испанию, то Испания не должна обладать обеими Индиями. Я вызвал к жизни Новый Свет, чтобы восстановить равновесие в Старом Свете». Георг IV яростно выступал против какой бы то ни было независимости для покоренных народов: по его мнению, агитаторы за свободу были не кем иным, как предателями собственного монарха, императора Фердинанда VII. Этот выстрел попал слишком близко к цели. Король отказался вслух зачитать отчет Каннинга на открытии парламентской сессии, жалуясь на то, что из-за подагры не может ходить, а также потерял свою вставную челюсть. И все же он был не в силах обуздать стремления Джорджа Каннинга и помешать его политике. Последние звенья королевской власти начали покрываться ржавчиной.
Кроме того, в кабинете не было согласия по вопросу католической эмансипации: Пиль выступал против, а Каннинг — за. «Я думаю, — писал Пиль, — что в этой стране никто не испытывает особенного сочувствия к этому вопросу. Люди устали от него, устали противиться ему или обдумывать его». Разумеется, это было верно только для тех, чья религия находилась в выгодном положении. Закон о помощи католикам 1791 года устранил многие препятствия, разрешив свободу вероисповедания, но для гипотетического «века улучшения» этого было недостаточно. Кроме того, оставалась еще маленькая проблема католической Ирландии, которая вряд ли решилась бы сама собой. Уния 1800 года упразднила ирландский парламент, заменив его не справляющимися со своей задачей государственными учреждениями и некомпетентной английской администрацией. Англо-ирландская аристократия была по большей части продажной и бессильной, а католическое фермерство под властью англичан терпело жестокие лишения и было поставлено на грань нищеты. Предоставление права голоса католикам в Англии и Ирландии было мерой естественной справедливости, еще более необходимой в XIX веке. Каннинг продавливал это решение со всем присущим ему упорством и тягой к публичности. Как можно было поддерживать Симона Боливара в его стремлении к независимости, одновременно отказывая в подобной услуге Дэниелу О’Коннеллу?
О’Коннелл основал Католическую ассоциацию в начале 1823 года, когда надежды ирландцев, разбуженные вигами, были вдребезги разбиты монархией, а раздражение и нежелание подчиняться властям неуклонно росли. Большинство выживало благодаря тому, что приносил крошечный клочок земли, терпело постоянные притеснения со стороны арендодателей и было вынуждено отдавать десятую часть своего урожая (десятину) в пользу протестантской церкви. Наиболее воинственно настроенных католиков, выступающих против угнетателей, терроризировали и избивали члены протестантской ассоциации Peep-o-Day Boys и риббонисты; за католиков, в свою очередь, выступала группа «Защитники». В 1825 году Католическая ассоциация была запрещена, но вскоре она возобновила деятельность под видом учебно-просветительской группы. Это никого не обмануло, но привлечь ее к ответственности стало труднее. О’Коннеллу удалось создать организацию, объединившую в своих рядах духовенство и мирян.
