— Не против, если я закурю, Фелиция?
— Нет, конечно. Мне это нравится.
Ей это нравится, потому что напоминает о Фредерике. Курить Фредерика научил я. Сначала он был совсем неопытным. Побледнел, покрылся потом и выблевал свой завтрак на песок. Однако попыток не оставил и вскоре курил не меньше моего. Ко всему привыкаешь, и в этом беда.
Я затягиваюсь сигаретным дымом и смотрю на Фелицию. Она улыбается. Сама невинность.
— Докурю, а потом пойду взгляну на котел. Или ты сначала хочешь сходить за Джинни?
Она смотрит на свои наручные часики.
— Дождь еще не перестал, — замечает она. — Может быть, лучше, если она там останется. Долли будет рада… — Она запинается, не в силах принять решение.
Я бы хотел, чтобы она сходила за ребенком, но в то же самое время хочу, чтобы она побыла со мной.
— Вообще-то, уже поздно, — говорит Фелиция. — Она скажет Джинни, чтобы оставалась на ночь. Я спущусь с тобой в подвал.
Чтобы добраться до котла, нужно пройти через весь подвал. Фелиция берет свечки, фитили и фонарь и идет впереди. Подвал в Альберт-Хаусе чистый и сухой. Мистер Деннис, будучи инженером не в меньшей мере, чем джентльменом, тщательно обдумал устройство своего дома. Архитекторские чертежи с его собственноручными пометами были выставлены в особой витрине у него в кабинете.
Восемь ступеней вниз, затем поворот, потом еще четыре ступени.
— Подожди, пока я зажгу лампу! — кричит мне Фелиция. Спустя несколько секунд на стене с шипением зажигается газовая лампа, и я вижу, в каком превосходном порядке все содержится. Угольный погреб и погреб для кокса расположены бок о бок, а чуть поодаль — дровяной ларь. Инструменты разложены на полках и развешаны на крючках.
— Тут еще отцовский винный погреб, — говорит Фелиция. — По-моему, мы в него никогда не заходили, верно?
Мы с Фредериком заходили. Просто попробовать вино мы не могли — его отец сразу это заметит, так объяснил мне Фредерик, — поэтому нам пришлось взять целую бутылку. Мы пили вино на утесе: мне оно откровенно не понравилось, а Фредерик только притворялся, будто ему нравится. Остатки мы вылили: оно лилось темно-красной струей, а потом впиталось в землю.
— Они забрали вино с собой. Все без остатка. Даже кларет, отложенный на двадцать первый день рождения Фредерика. — Ее лицо и голос не выражают ничего.
— Зато они оставили тебе уголь.
Она слабо улыбается.
— Дом принадлежит мне, ты не знал?
— Тебе? В том смысле, что ты в нем живешь?
— Нет. Он действительно принадлежит мне. Он построен на деньги моей матери и всегда был записан на нее. Ты ведь этого не знал, да? И никто не знал. Все думали, будто это мой отец сделал нас богатыми, там, в Австралии. Да, он заработал хорошие деньги, но у матери деньги уже были. Дом отошел мне и Фредерику. Им управляли по доверенности, пока ему не исполнится двадцать один год.
— Он погиб, когда ему еще не исполнился двадцать один год.
— Моя мать подумала об этом. В случае, если Фредерик умрет, не достигнув совершеннолетия и не оставив наследника, дом, переходит ко мне. Она все предусмотрела, чтобы дом наверняка остался за нами.
— Твоя мать, скорее всего, подумала, что твой отец женится снова.
— Она знала это наверняка. Ты знаешь, после смерти Фредерика он попытался пересмотреть ее завещание. Обратился к юристам в Труро, а когда они сказали, что завещание не изменить, отправился в Лондон, в судебные инны. Вернулся в мрачном настроении, потому что ему сказали, что ничего поделать невозможно, а он потратил на гонорары юристам кучу денег. Его жена ездила в Лондон вместе с ним, а когда они вернулись, я поняла, что вместе мы больше жить не сможем. Она переменилась, как только узнала, что у них будет ребенок. Они стыдили меня из-за этого завещания. Хотели, чтобы я подписала какие-то документы, предоставляющие им пожизненную долю в доме, право в нем проживать, — но я отказалась. Это был мой дом, доставшийся мне от матери.
Она им отказала. Оказывается, я понял все неправильно. Думал, что Фелицию оставили здесь горевать в одиночестве. Будто она отчаянно цепляется за родимый дом, покинутая всеми. А это Фелиция сама велела им всем убраться. У нее хватило сил.
— Знаешь, мой отец постоянно толковал про долг, — говорит Фелиция. — Он тоже имел долг в отношении меня, но его это не заботило. Он думал только о себе — и, наверное, о ней и о ребенке, который у них будет.
— Большинство людей такие.
— Когда я умру, все останется Джинни. Я уже составила завещание. — Она стоит в тени, а свет от лампы падает сбоку ей на плечо. Она была у юриста и составила завещание. Я видел, как некоторые наши ребята расписывали на бумажках, кому что отойдет. Меня это никогда не волновало.
Фелиция показывает куда-то пальцем, и тень от ее руки падает на выбеленную стену справа от меня.
— Помнишь, Дэн, где проход — прямо за этой дверью. Я пойду с тобой, если хочешь.
— Оставайся здесь. Я быстренько осмотрю котел и пойму, какие инструменты мне необходимы.
— В первую очередь тебе понадобится фонарь. В котельной газа нет. Днем немного света проникает сквозь вентиляционную шахту, но сейчас уже довольно темно.
Кирпичные стены, которые запомнились мне совсем грязными, выбелены. Мне приходится нагнуться, ведь я слишком высокий. Всех низкорослых, будто кур, сгоняли в «бентамские» полки.
[22]
Проход ведет в котельную, а в ней — холодная громадина, рассевшаяся на полу, будто жаба, в ожидании кормежки. Циферблаты и датчики. На вид все сложное, как корабельный мотор. Таков был мистер Деннис: ему хотелось не простоты, а совершенства. Не могу удержаться от мысли о той денежной реке, которую поглотил этот дом.
Это такой котел, который никогда не следует гасить. Можно регулировать напор горячего воздуха, поступающего по трубам, или совсем прекратить его подачу, чтобы летом котел только нагревал воду. В котельной холодно, но по-прежнему пахнет гарью, у меня першит в горле, и я закашливаюсь. Фонарь светит слабо. Придется повозиться, пока поймешь, что именно вышло из строя и как это наладить. Завтра с утра непременно приду опять. Пусть Долли Квик думает что угодно.
12
Лица и руки солдат должны быть прикрыты. Наиболее подходящими головными уборами являются вязаные шапки защитного цвета либо подшлемники-балаклавы. Целесообразно использовать вязаные перчатки. Вооружение солдат должно соответствовать выполняемой задаче. Солдатам, ведущим штыковой бой, следует иметь при себе винтовки со штыками и по пятьдесят патронов. Также следует использовать револьверы, дубинки с набалдашниками и кинжалы. Люди, вооруженные револьверами, должны тщательно обучиться обращению с ними.
