Между предполагаемыми жертвами детоубийства в XII веке и вифлеемскими младенцами, описанными в евангельском повествовании о Рождении Спасителя, проводили как прямые, так и косвенные параллели. Два временных пласта связывались зрительно, риторически, музыкально и пространственно. Зрительные ассоциации, например, устанавливались через стиль и расположение изображений. Уильям Норвичский становился частью истории младенчества Христа. Так, в Лоддоне юный подмастерье изображен на алтарной преграде рядом со сценами Благовещения, Рождества Христова, Принесения во храм и поклонения волхвов. Текст его страстей полон отсылок к святым невинным младенцам, и Томас Монмутский прямо сравнивает двенадцатилетнюю жертву XII века и убиенных в Вифлееме малых детей
[904]. Последующие обвинения евреев в ритуальном убийстве сознательно формулировались в контексте поклонения святым innocenti. Единственное сохранившееся изображение Роберта Берийского, например, в описанной выше позднесредневековой рукописи «Жития Богоматери», помещено прямо между смертью Ирода и бегством в Египет, и, таким образом, Роберт превращается в одного из невинно убиенных
[905]. В Фульде в 1235 году преступников, предположительно совершивших ритуальное убийство, сожгли в День святых Невинных Младенцев. Литургия в память св. Андреаса Риннского (обычно его именовали уменьшительным именем Андерль), которого, как утверждалось, убили евреи в 1462 году, была мессой о них же
[906].
Эта связь между предполагаемой жертвой ритуального убийства и библейскими младенцами особенно ясно и мощно проявилась в Париже, где только что взошедший на престол юный король и почитал innocenti, и преследовал евреев. Здесь гробницу Ришара, нового святого, воздвигли в церкви невинно убиенных; в различных упоминаниях о ней часто даже смешивались вифлеемские младенцы, папа Иннокентий I (ум. 417), которому изначально была посвящена церковь, и новый юный мученик. Каждый из культов подкреплял все остальные, и тем самым Ришар, мертвый средневековый ребенок, оказывался в лоне церкви, а не на периферии неуправляемого народного благочестия.
Филипп II Август был коронован в 1180 году в возрасте пятнадцати лет. Предположительно, он был столь напуган враждебностью евреев, живших в его королевстве, что, едва взойдя на престол, обрушился на французские синагоги, находившиеся под его защитой, и захватил евреев в заложники, требуя за их освобождение огромные суммы. Боясь услышанных в детстве историй о том, как евреи похищают и пытают маленьких мальчиков, он ратовал за святость одного предполагаемого христианского мученика, Ришара Понтуазского, которого якобы сначала держали пленником в пещерах в пригородах Парижа, а потом убили.
На следующий год он решил, что следует активнее противостоять предполагаемым преступлениям евреев
[907]. Впервые с тех пор, как присутствие последних было зафиксировано в Галлии при первых Меровингах, их стали подвергать высылке. Больше тысячи евреев дали менее трех месяцев на то, чтобы собраться и покинуть владения французского короля, и это явилось лишь первым из многих последовавших изгнаний
[908]. Шестнадцать лет спустя Филипп, уже более зрелый и опытный правитель, отменил изначальный указ, и евреи вернулись в его владения; так подтвердилась поспешность решения, принятого королем-подростком.
Таково традиционное объяснение поступков, совершенных Филиппом II Августом после восшествия на престол – им уделяется гораздо меньше внимания, чем успехам, достигнутым им за сорок один год своего царствования. За исключением обращения короля с евреями, его правление считается прогрессивным. Кровавый навет был уже хорошо известен, и утверждается, что ко времени смерти Ришара Понтуазского еврейская угроза стала уже такой привычной, что юному королю пришлось действовать быстро и отреагировать на народное возмущение
[909].
Вопреки традиционным толкованиям, представляется очевидным, что обвинения в ритуальном убийстве были вовсе не так широко распространены, как настойчиво утверждает Ригор (опиравшийся при этом на ранее проанализированные примеры). Почитание Ришара Понтуазского было не причиной, но следствием изгнаний 1182 года, и поддержка, оказываемая этому культу королем, являла собой не некую аномалию, но отражение самой сути представлений Филиппа II Августа о монаршей власти. Мы видим, что в юности, и в зрелом возрасте Филипп правит своими подданными, а не реагирует на всплески народного возмущения. Такое толкование событий означает, что, дабы укрепить свои власть и авторитет, он манипулирует кровавым наветом, который публично опроверг его отец
[910].
Юный король воспользовался обвинением в ритуальном убийстве, чтобы сплотить разнородное городское сообщество, при этом демонстрируя и одновременно укрепляя мощь королевской власти. В период возможного ослабления монаршего авторитета по причине молодости короля возникла угроза бунта баронов, и в этой ситуации культ Ришара стал для Филиппа средством создать в умах своих подданных образ монарха, возглавившего атаку на бесспорного внешнего врага. Успешно воспользовавшись религиозной враждой в мирских целях, король отвлек всеобщее внимание от серьезной военной угрозы и междоусобных семейных склок. Ведущие магнаты формировали оппозицию королевской власти. Назревал конфликт с Англией. И именно в это время Филипп II Август предстал перед нацией в роли ее главного защитника
[911]. Всячески ратуя за культ Ришара, он также получил дополнительную поддержку церкви: именно в связи с его действиями по отношению к евреям биограф называет короля христианнейшим.
