Как перед Вторым крестовым походом, так и после него еврейские общины христианского мира пребывали в чудовищном смятении, подвергаясь высылкам, насильственным крещениям и жестоким нападениям. Бунты, сопровождавшие крестоносцев во французских и немецких землях, хорошо задокументированы. Однако в Англии подобного не происходило, и, возможно, европейские евреи перебирались во владения анжуйских правителей по обе стороны Ла-Манша. Большая часть английских евреев, хотя и не все, прибыли из нормандских и прирейнских земель
[344]. Военные успехи мусульман выдавливали евреев из их старых общин на территорию, которая когда-то была христианской Испанией. Многие поселились в Толедо, другие перебрались дальше на север
[345]. Когда сменился правитель, еще больше евреев прибыло на север из Нарбонны, пока не находившейся под властью французской короны
[346].
Однако до пертурбаций середины века Дельсаль со всеми удобствами проживал в Норвиче, куда он почти наверняка прибыл из Лондона, а не из‐за границы. Насколько можно судить, Дельсаль был первым названным по имени евреем за пределами Лондона. Поэтому он представляется одним из евреев-первопроходцев в Норвиче, получив, по всей вероятности, дозволение от короля Стефана поселиться там со своей семьей
[347]. Право покинуть Лондон обычно давалось не еврейской общине в целом, а отдельным торговцам и заимодавцам, и скорее всего, стоило дорого. Дельсаль располагал необходимыми средствами, чтобы привлекать должников из Норвича, и был достаточно молод, чтобы сняться с насиженного места, оставить своих единоверцев и поселиться в нескольких днях пути от столицы. Вероятность получения им личного разрешения короля поселиться за пределами Лондона подразумевает, что он являлся достаточно влиятельным лицом.
Дельсаль был не заурядным провинциальным заимодавцем, но довольно важным человеком, и не только в Норвиче. В одном реестре английского казначейства эпохи Генриха I, датированном 1130 годом, упоминаются евреи Авраам и Dieu-le-Saut, уплатившие одну золотую марку за помощь в истребовании долгов с некоего Осберта де Лестера
[348]. Нельзя быть уверенным, что это тот самый норвичский Дельсаль, происхождение которого неизвестно. Тем не менее допустимо строить предположения о его возможных наследниках. Одним из них мог быть очень богатый Юрнет из Норвича, который к 1150‐м годам, будучи все еще весьма молодым человеком, уже обладал известностью в Англии и международными связями. Юрнет (ок. 1130–1197), самый богатый человек в Норвиче, мог проследить родословную своей семьи в городе на протяжении трех поколений
[349]. Юрнет и его брат Бенедикт, как и Дельсаль, давали займы с высоким риском невозврата, что явствует из выданных ими ссуд переоценившему свои возможности аббатству Бери-Сент-Эдмундс. Юрнет, возможно, ссужал деньги Норвичскому собору для ремонта после катастрофического пожара 1170 года. В его доме работали те же каменщики, которые ранее трудились в соборе, и это предполагает их тесные связи
[350]. Томас Монмутский завершил «Житие» Уильяма в начале 1170‐х годов, непосредственно перед тем, как Юрнет построил себе дом на лучшей улице в центре города. Если, как говорится в «Житии» Томаса, прохожие начали шептаться и указывать на якобы пятна крови мертвого ученика, то постройка Юрнетом нового, прочного кирпичного дома станет вполне понятной, особенно если она последовала за разрушением оснований старого дома
[351].
Евреи, которые жаловались на то, что не сумели добиться правосудия в деле об убийстве Дельсаля, уверенно говорили о той пользе, которую они приносят короне, и изначально симпатии суда были на их стороне. Дело казалось решенным, исход очевидным. Возможно, король Стефан обращался к евреям за деньгами и по их собственной просьбе; они были готовы щедро заплатить за правосудие. «Мы, евреи, – ваши, ваши данники год за годом, вы часто призываете нас, когда возникает нужда, и мы всегда верны и полезны вашему королевству», – цитирует Томас Монмутский их слова, обращенные к монарху
[352]. Король Стефан уже был вроде бы убежден в истинности обвинения против Симона. Все соглашались с тем, что «в столь трудном деле речь защитника должна быть совершенно особенной»
[353].
Евреи четко изложили суть дела:
Рыцарь-должник или хотел заплатить и имел такую возможность, или хотел и не мог, или не хотел и мог, или – такая возможность также остается – не хотел и не мог. Если он хотел и мог, почему он не заплатил? Или почему он столь долго пребывал в должниках? Если он хотел, но не мог, то невозможность расплатиться, несомненно, со временем возбудила в его душе желание освободиться от своего долга. Если он не хотел платить, но мог, то злой внутренний голос его разума уже подсказал ему это преступление. Но если – и мы думаем, что это наиболее вероятно – он не хотел платить и не мог этого сделать, то совершенно ясно, что преступление было тщательнейшим образом спланировано. И опять же, если он не хотел убийства еврея, в котором его обвиняют, если он ничего об этом не знал, если он этого не задумывал, почему же он не вернул долг вдове покойника или его наследникам, дабы отвести от себя всякие подозрения в подобном злодеянии?
[354]
