Евреи Норвича, возможно, заинтересовались Уильямом потому, что он был отличным кожевником, или благодаря тому, что он знал несколько языков. Томас Монмутский называет несколько причин, по которым они ему покровительствовали, и одна противоречит другой: «Они полагали, что он им подходит более всего либо потому, что считали его простоватым и умелым работником, или потому, что, понукаемые скупостью, думали, что могут платить ему меньше, чем другим»
[172]. Возможно, еще одна причина состояла в том, что двенадцатилетний подмастерье знал французский. Евреи в англо-норманнской Англии говорили на норманнском французском, писали на иврите и, возможно, также понимали латынь; маловероятно, что они свободно говорили на английском, а это значит, что от основного населения страны их отделял языковой барьер
[173]. Аналогичным образом мало кто из англосаксов, даже взрослых, говорил по-французски: этот факт сочли достойным упоминания в «Житии». На примере Вульфрика Хейзелберийского видно, что знание французского давало англичанину большие преимущества
[174]. Годрик Финчейлский, еще один святой, чье «Житие» включено в тот же кодекс, что и жития Уильяма и Вульфрика, также немного знал французский; начатки формального образования норфолкский купец получил только тогда, когда, уйдя на покой с поприща международной торговли, стал ходить на занятия вместе со школьниками
[175]. Напротив, подмастерье Уильям уже в юном возрасте знал грамоту и псалмы
[176].
Для ребенка из англосаксонской семьи, живущей в деревне далеко от Лондона, такое двуязычие было примечательно
[177]. На способность Уильяма легко общаться с евреями не только на темы торговли указывает повторяющееся у Томаса утверждение, что он часто посещал евреев, а также уверения, что он мирно жил у них после того, как его предположительно похитили
[178]. Похоже, Уильям, как и многие амбициозные молодые люди, перебрался в Норвич не только с тем, чтобы научиться ремеслу, но и чтобы обрести городской лоск, в том числе выучить языки, которых не знала его мать
[179]. В своем долгом посмертном бытии Уильям служил образцом не только для монашества, но и для городской буржуазии, которая видела свое отражение в его профессиональных амбициях, классовом положении и обширных связях. Человек, подобный св. Уильяму, мог стать мостиком через пропасть, отделявшую, например, неграмотного Годрика Финчейлского от его образованного биографа Реджинальда Даремского.
Уильям также служил мостиком между английскими и норманнскими клириками в Норвиче. Чтобы подтвердить истинную святость своего покровителя, монахи норвичского приората обратились к именитым людям, пользующимся уважением в Норвиче и тесно связанным с его церковной иерархией, а особенно к людям из того поколения, которое выросло под бдительным надзором епископа Герберта Лозинги. В числе самых влиятельных были английские священники Эльвард и Уикман и их старшие друзья и коллеги, происходившие из той же англосаксонской церковной элиты, что и сам Уильям. Вместе с епископом Уильямом Тарбом, преемником Эборарда, эти люди придали вес и достоверность обвинению, против которого иначе возникли бы возражения. Во всем городе они были наименее склонны к разным нововведениям.
