– Вот сукин сын, – тихо присвистнул Мани. – И что вы собираетесь делать?
– Посмотрим, что произойдет завтра.
– Вы не расскажете Эстер? – спросил Мани.
– А ты?
Он вздохнул, потирая руками волосы, а потом решительно помотал головой.
– Нет. Я не хочу ее будоражить, пока не буду знать наверняка, что Бо Джонсон жив. И даже тогда… Что, черт возьми, он себе возомнил? Заявляется, как будто претендует на что-то. Он сам ушел, сам бросил Эстер.
– Не уверен, что все так просто, – сказал я. Легко судить, когда ты всего не знаешь и не понимаешь.
– Он не наша семья! – Голос Мани стал громче и резче.
– Тсс. Потише, парень.
Он понизил голос, но наклонился ко мне, чтобы я все расслышал:
– И вы – не наша семья, Ламент. Вы не станете нам семьей просто потому, что вам так удобнее. Я, Элвин, Ли Отис и Эстер – мы семья. Мама и Арки – семья. Но не Мод Александер со своей «Ave Maria». Не Бо Джонсон. И не вы.
Мани снова источал враждебность. А я устал. От него. От дивана под собой. От нерешительности и сомнений, которые сопровождали каждый мой шаг, каждое действие.
– Вы меня в семью принимать не желаете. Хорошо. Прекрасно, – сказал я. – Да только мне плевать на это! И что вообще для вас значит семья? Вы готовы убить ради нее? Пролить кровь друг за друга? Солгать, ограбить, изувечить кого-нибудь во благо своей семьи? Что значит семья? Что все в ней одинаковые? Одинаково думают, одинаково поступают? У всех одинаковые проблемы и всех одинаково преследуют? Это для тебя значит семья, Мани? Мне, как никому, известен подобный тип семьи, и мне такая семья не нужна. А может, семья – это просто те люди, которых ты выбираешь?
– И вы выбираете нас? – ухмыльнулся Мани. – Может, мы еще должны благодарить вас за это, а, Бенни Ламент? – Сарказм сочился из каждого его слова. – Эстер – чертовски привлекательная женщина. И хорошо поет. Вау! До чего обворожительная крошка, да еще поет! Отличный выбор… Но вы ведь женитесь не на красивой мордашке и прекрасном голосе? Понимаете? Женившись на Эстер, вы должны будете принять весь ее мир – ее историю, ее братьев, Глорию и Арки, ее проблемы, ее характер. И почему-то мне кажется, что вы с этим не справитесь.
– Что ты хочешь от меня, Мани? Что такого я, черт возьми, тебе сделал?
– Вопрос не в том, что вы сделали. Вопрос в том, что вы собираетесь сделать.
– Ах вот как… И что же я собираюсь сделать?
– Едва возникнут трудности, вы сразу слиняете.
– У нас уже возникли трудности, Мани. И ты только добавляешь проблем.
– Я вам не доверяю. Говорите, что любите Эстер? Чудесно! Замечательно! Просто здорово! Но семья – это не только любовь. Это еще и обязательства.
– Ты говоришь, как мой отец, Мани, – усмехнулся я.
Мои слова заставили его замолчать.
– Думаю, вы все не так понимаете, Ламент. «Люди, которых ты выбираешь»? Чушь! Семья – это люди, с которыми ты вынужден оставаться.
Я чуть не рассмеялся, услышав эти слова. Они были чертовски верными. Мани заметил мои подрагивавшие губы в ответ на его обвинения и окончательно лишился боевого запала. Он встал со стула и вскинул руки: «С меня довольно!» Подошел к кухонной мойке и залпом опустошил большой стакан воды, как будто умирал от жажды. Как будто я вытянул из него все соки. А потом ушел в свою спальню и закрыл за собой дверь. Думаю, что он не слышал мой ответ: «Так и есть, Мани. Я все не так понимаю. Я всегда все не так понимал».
* * *
На следующее утро Элвин еле волочил ноги, но он надел свои новые очки, проглотил галлон воды, непрестанно пил кофе и к началу репетиции вернул себе оптимистичный настрой. Мани держался настороженно, Ли Отис вел себя послушно, а у Эстер был вид влюбленной женщины. Я был вынужден отворачиваться от нее, чтобы сохранить ясной голову. Мы избегали прикосновений и почти не разговаривали, но практически не отходили друг от друга.
На сцене мы пробыли недолго – в графике репетиций значились еще пять артистов. Но то время, которое нам выделили, мы провели хорошо и весьма продуктивно. Берри долго не мог определиться, когда нам выступать. Несколько раз менял мнение. Наконец решил, что «Майнфилд» откроет первое шоу и закроет второе. Думаю, в глубине души Горди опасался повторения питтсбургской истории. Боялся, как бы нас в какой-нибудь момент не уволокли копы. Поставив нас первым номером в первом шоу, Берри повышал шансы на то, что мы выступим прежде, чем за нами явится отряд полицейских. А наш выход в конце второго шоу снижал риск большого хаоса в том случае, если бы за нами явились, – шоу закончилось бы до того, как публика осознала, что мы не выступаем.
За неделю с того дня, как мы записали «Бомбу Джонсона», усилиями Берри было отпечатано с тысячу виниловых синглов. Мы записали эту песню первой – как раз для того, чтобы выпустить ее до шоу, и местные контакты Горди сработали. Пластинка вышла: на стороне А была записана «Бомба Джонсон», на стороне В – «Мне не нужен ни один парень» (мы знали: именно такую пластинку хотели бы заполучить люди). Из нью-йоркской партии синглов «Ни одного парня» у нас ничего не осталось. А обработка других записей для альбома требовала времени. И паузу перед первым шоу мы провели, надписывая конверты с синглами, адресованные всем диджеям, которых мы с Берри знали. В главном фойе театра «Фокс» Горди поставил столик для продажи пластинок, снабдив его молодой и бойкой командой продавцов.
– Я возьму себе долю выручки, но ровно столько, чтобы окупить расходы на помощь в записи. Так что вы сегодня заработаете немного зеленых, – сказал он. – Разберемся с этим завтра. Если синглы будут распроданы, как я рассчитываю, придется выпустить еще партию для Чикаго и тура по Восточному побережью. Я за этим прослежу.
Горди занимались всем и за всем успевали следить. Здание было напичкано охраной, звук настроен идеально, артисты готовы к выходу на сцену. Все было организовано на высшем уровне. И, не думай я о том, что меня ожидало в Чикаго, я бы – с прицелом на будущее – с пристрастием наблюдал за работой Берри и его артистов, следуя за ними по пятам. Но при мыслях о Чикаго у меня в голове загоралась и начинала зловеще мигать красная лампочка. И у меня не было никаких предчувствий насчет того, что меня там ожидало. Да и как я мог что-то предвидеть, если с каждым шагом вперед рисковал напороться на мину?
Образы Сэла, Карлы и Бо Джонсона вихрились у меня перед глазами, требуя внимания, а я старательно выбрасывал их из мыслей. В моей голове просто не осталось места для всех моих забот. Мани тоже заметно нервничал; мы больше не говорили с ним об отце Эстер. До окончания концерта обсуждать и предпринимать было нечего; к тому же я понятия не имел, как Бо Джонсон выйдет на контакт.
Мы начали выступление, как в Питтсбурге, – с песни «Ни один парень». А публика уже ее знала! И от первого номера до последнего поддерживала нас, заходясь истошными воплями, словно я был Элвисом, когда брал низкие ноты, ловя каждое мое слово, когда я спорил с Эстер, и смеясь в голос, когда она возражала мне. В зале была в основном молодежь, она хотела танцевать и большую часть шоу провела на ногах. Когда мы запели припев «Цыпленка», Элвин показал зрителям несколько танцевальных движений, и они подхватили их и к последнему припеву копировали почти идеально.
