– Это здание хотят снести?
Санта кивнул, но за мной уже столпились люди, готовые бросить свои монеты, и я посторонился, подняв глаза на часовую башню, устремленную к зимнему голубому небу. Куранты перестали звонить, но я проверил по ним свои часы. Внезапный порыв ветра заставил меня схватиться за шляпу; я поспешил застегнуть пальто. Солнце светило ярко, но холод вынуждал людей вокруг меня, безучастных к судьбе старой дамы, поторапливаться. Словно услышав мой немой вопрос, рядом остановился какой-то мужчина. Его рука в перчатке придерживала на голове шляпу, заслоняя от меня лицо. Незнакомец подал мне листовку с рисунком ратуши, под которым был обозначен год ее строительства. По верху листовки тянулся призыв «Спасем старую ратушу!», а дальше следовала просьба о пожертвовании средств для противодействия сносу и адрес, где они принимались.
– Они еще решают, снести ли ее в первых числах января. – Голос незнакомца прозвучал громоподобным раскатом на фоне рождественских песнопений и неугомонного трезвона Санты-спасителя. – Вам следует прийти сюда в канун Нового года. Сюда отовсюду стекаются влюбленные пары, чтобы поцеловаться под бой курантов в полночь. Этот обычай существует с 1871 года. Нынешний год станет последним, если кто-то не спасет ратушу.
– Плохо, – сказал я, посмотрев на здание новыми глазами.
– А у вас есть девушка? – добродушно поинтересовался незнакомец.
– Да, есть, – кивнул я. Чертовски классная девушка.
– Это хорошо, – произнес мой неожиданный собеседник так, словно он это знал. – Тогда вам непременно надо сюда вернуться. Вместе с ней. В память о старых добрых временах. Другого случая вам может не представиться.
– Плохо, – снова повторил я.
– Да. Есть вещи, которые стоит спасать. Другие спасения не стоят.
Я не заметил, как он ушел. Солнце слепило, а умом завладели мысли обо всем том, что стоило спасти в моей жизни. И когда я опустил глаза и поправил шляпу, незнакомец уже находился от меня на приличном расстоянии. В сером пальто, с красным шарфом и шляпой-котелком из другой эпохи, он, ни разу не оглянувшись, пересек Вудворд и зашагал в том же направлении, откуда недавно пришел к ратуше я. Светофор переключился на зеленый, и по разделившей нас улице помчались автомобили. А я снова взглянул на листовку в руке.
– Есть вещи, которые стоит спасать. Другие спасения не стоят, – пробормотал я. Эти слова звучали как строчки из песни.
Я сложил листовку, чтобы убрать в карман, и заметил на обороте приписку от руки. Слова были нацарапаны наспех черными чернилами, но я без труда их разобрал: «Ламент. В понедельник в “Фоксе”. Бо Джонсон». Я нахмурился в недоумении, а затем бросился вдогонку за человеком, которого не узнал, хотя один только голос – раскатистый, неподражаемый – должен был его выдать. Увы, к тому моменту, как мне удалось пересечь улицу, Бо Джонсон исчез, и я не смог глазами отыскать его в толпе прохожих. В универмаг «Хадсон» я вернулся подавленный и раскрасневшийся от изнурительного бега, забрал покупки – теперь в красивой обертке и перевязанные яркими ленточками – и в назначенный час встретился в холле с остальными ребятами, груженными пакетами под стать мне. У Эстер сверкали глаза, с губ не сходила улыбка. Я растерялся: как ей сказать? Она прокомментировала мою стрижку и морозный румянец на щеках, и я… умолчал о неожиданной встрече. Мне не хотелось вселять в Эстер ложную надежду, да и сам я был чересчур потрясен, чтобы с кем-то поделиться.
Работник стоянки подогнал мой автомобиль, и наши пакеты едва уместились в багажнике. Но мы все равно заехали в бакалейный магазин на 12-й улице и купили еды к рождественскому столу и несколько бутылок вина, чтобы не заявляться на вечеринку Берри с пустыми руками. Бакалейщик нам даже продал миниатюрное деревце с витрины, уже украшенное крошечными игрушками и гирляндами.
– Я все равно скоро закрываюсь, – сказал он. – Откроюсь только в понедельник, после Рождества. А вам оно доставит радость.
Выбор чулок у него оказался скудным. Так что я купил три пары дешевых рождественских носков и конфет – столько, чтобы набить их до отказа. А у старика, продававшего из багажного отделения своего студебекера дрова, я купил вязанку поленьев, чтобы мы могли затопить камин, остававшийся холодным с тех пор, как мы заселились в квартиру. В итоге заднее сиденье оказалось настолько загруженным, что мы все втиснулись на переднее (Эстер и Ли Отис сидели на коленях) и поехали домой с еле волочившимся по земле бампером. Ребятам было весело – Эстер с братьями выглядели счастливыми. А я с трудом мог дышать.
* * *
По моему настоянию Эстер сразу же открыла свой подарок. «Вдруг она захочет надеть это платье и туфли на вечеринку Берри?» – подумал я. А потом и ребятам отдал их новые костюмы, приведя в оправдание железобетонный довод: если нам придется фотографироваться, мы должны выглядеть как стильный бенд. Я угадал. Костюмы смотрелись на всех троих отлично, хотя Эстер настаивала на том, чтобы укоротить брюки Элвина. Его ноги не были такими длинными, как у Мани, но сам парень заявил, что «этот недостаток компенсирует его задница». Указывать, что «этот недостаток» компенсируют многие части его тела, я не стал. Платье село на Эстер так, словно ей пошили его в ателье по снятым меркам. Она удивилась, откуда я узнал размер. Но я решил не напоминать о том, что она переодевалась на заднем сиденье моей машины и что я шнуровал ее ботинки, а потом провел немало времени, вспоминая ее чудную фигуру.
– Ты всегда внимателен, Бенни Ламент, – похвалила меня Эстер так, как будто привыкла к невниманию.
И я пообещал себе: при первой же возможности я покажу ей, каким хорошим учеником был на самом деле. Ли Отис тоже сделал Эстер подарок.
– Надеюсь, тебе их тоже захочется надеть, – сказал он. – Они подходят к этому платью.
В коробочке лежала пара серег – черные жемчужины на маленьких серебряных петельках.
– Они показались мне похожими на серьги, в которых твоя мать на фотографии, – признался паренек. – Конечно, это не настоящий жемчуг… Ее-то серьги наверняка были настоящими… Но все равно они красивые.
Эстер вставила их в уши и покачала головой – сережки заплясали на фоне ее шелковистой кожи. Блеск жемчужин был такой же, как и блеск ее тщательно уложенных кудрей.
– Мне нравятся! – Эстер поцеловала брата в лоб, оставив на нем след губной помады. – И они напомнили мне, что надо взять с собой фотографию. – Сунув ноги в новые туфли и подхватив свое старое пальто, Эстер прошла в комнату, которую делила с Ли Отисом.
Мы все замерли в ожидании. Мани – с вином в руках, Элвин – придерживая дверь. Но Эстер не появилась.
– Сестричка, – окликнул ее Мани. – Давай быстрее, женщина!
– Бенни? – позвала меня Эстер. – Ты можешь зайти сюда на минутку?
Ее голос прозвучал странно, и братья дружно вздохнули.
– Выдвигайтесь, – велел я. – Мы вас догоним.
Наморщив лоб, Эстер вглядывалась в фотографию своих родителей.
