– Она была царицей. Президентство означало бы для нее понижение в статусе.
– Тоже верно. Но Фрэнку Синатре Кеннеди нравится. – Я тихонько напел джингл Синатры в пользу Кеннеди. Он вертелся у меня в голове многие месяцы. Разве мог Кеннеди проиграть, когда его предвыборную песню исполнял сам Фрэнк Синатра?
– У него имеются друзья в верхах. Вот это точно, – озвучила моя спутница то, что думал я сам.
– У них у всех они есть, – ответил я.
Эстер остановилась, выбрав идеально выгодную позицию под уличным фонарем, и вскинула на меня глаза.
– А у вас? – спросила она. – У вас имеются влиятельные друзья, мистер Ламент?
В свете фонаря ее кожа сделалась глянцевой, губы коварно заалели, а глаза, эффектно выделенные тенями, на какой-то миг приобрели таинственный блеск. И внезапно я испугался. Ее. Тишины. Странности нашей встречи. Я увлек Эстер с островка света во мрак и усадил на скамейку, стоявшую за фонарем. Темнота показалась мне безопаснее.
– Зачем вы явились ко мне, мисс Майн? – спросил я.
Мой голос прозвучал резко от внезапного беспокойства вкупе с неловкостью.
– Ральф заприметил вас на нашем сегодняшнем шоу. Он и сказал мне и братьям, кто вы такой.
Ральф? Я покопался в памяти. Ах, ну да! Ральф! Бармен…
– И… Пит нечаянно услышал, как вы сказали, где остановились. Он сказал Ральфу, а Ральф сказал мне, – добавила Эстер.
Нечаянно услышал? Да он наверняка последовал за мной и отцом по улице. Эта мысль заставила меня покачать головой. Чертов город!
– А что вам сказал обо мне Ральф? Кто же я такой?
– Бенни Ламент. Ральф сказал, что вы играете на фортепиано и пишете песни для всех знаменитостей. И белых, и цветных.
– Гм… И вы не могли подождать до утра?
– Когда к вам в руки заплывет крупная рыба, вы же не дадите ей уйти.
Странно, но я почувствовал себя польщенным.
– Почему вы пришли на мое шоу, мистер Ламент? – спросила Эстер.
– Ваш голос нравится отцу. Он напоминает ему о моей матери.
Брови Эстер сдвинулись, а алые губы сжались. Она не поняла, как расценить мои слова, и не знала, как на них правильно реагировать.
– А вам нравится мой голос? – В ее тоне я не услышал никакой игривости или кокетства; вопрос был задан прямо.
– Да, – признался я. – Вы, пожалуй, лучшая из всех, кого я слышал. Но у меня сложилось впечатление, что вам самой не нравится петь.
– Нет, я очень люблю петь! – возразила Эстер.
– Вы поете так, словно ненавидите свою аудиторию.
Эстер нахмурилась еще сильнее, а потом пожала плечами и сбросила с лица гримасу.
– Возможно, это и так.
– Но почему?
Эстер несколько секунд помолчала, явно обдумывая свои слова.
– Я не уверена, что вы меня поймете. И я слишком устала, чтобы объяснять. Это не так быстро и просто.
– Все дело только в публике «Шимми» или вы ненавидите всех, кто слушает ваше пение?
– Вы всегда высказываетесь без обиняков, не выбирая выражений, мистер Ламент? Всегда дерзите?
– Говорит девушка, подкараулившая меня в отеле в четыре утра.
С губ Эстер слетел смешок – глубокий, журчащий, мелодично пробулькавший в ее груди и вырвавшийся на волю из очаровательного ротика. Он настолько не вязался с ее голосом, что я тоже рассмеялся. Но мой смех был вызван скорее удивлением, нежели чем-то еще.
– Значит, вы хотите, чтобы я написал для вас песню. Так? – спросил я, не признавшись, правда, что захотел того же.
– Хочу. Но у меня к вам несколько вопросов.
– Вопросов?
– Да, – подтвердила Эстер и сделала такой глубокий вдох, словно собиралась приступить к продолжительному устному опросу.
– Вы мафиози? – спросила она.
Я даже не нашелся, что ответить. Я – мафиози? Когда ты рождаешься в определенном месте и в определенной среде – культурной или религиозной, – разве возможно от нее обособиться? Это все равно что спросить кого-нибудь: «Ты ирландец?» Или: «Ты еврей?» Ты можешь быть ирландцем, не проведя в Ирландии ни дня. Ты можешь быть евреем, не зайдя ни разу в синагогу. Это что-то в крови. В истории. И я бы мог сказать, что я не гангстер. И искренне так думать. Но все-таки… все-таки я им был…
– А что, я похож на мафиози? – ответил я вопросом на вопрос.
И услышал лаконичный ответ:
– Да.
– И чем?
Эстер приподняла тонкую бровь, как будто я играл с ней, но ей было все равно.
– Вы – итальянец, – сказала она и почти угадала.
– Сицилиец, – уточнил я. – А вы полагаете, что все итальянцы мафиози?
Это был обычный стереотип.
– Итальянцы, живущие в этом городе и выглядящие, как вы? Да, – кивнула Эстер. – Это ваша прическа. Ваша одежда. Ваши взгляды. То, как вы держитесь. Ваша репутация. Вы – гангстер. Мне лишь хотелось посмотреть, признаете вы это или нет.
– Люди видят то, что желают видеть. И думают так, как хотят думать. Я ничего поделать с этим не могу.
Несколько секунд Эстер пристально изучала меня.
– А зачем вам с этим что-то делать? Ведь гангстеры, подобные вам, держат весь этот город. Особенно клубы. Они решают, кому в них работать и выступать, а кому нет. По какой-то причине я им не нравлюсь. Я перепою любого. Но меня никто не ангажирует.
– У вас на удивление большое самомнение для такой маленькой женщины.
Глаза Эстер сверкнули, а спина напряглась. И на мгновение я решил, что она откажется от затеи, которая привела ее ко мне. Какой бы она ни была. Но Эстер сделала глубокий вдох и выдохнула так медленно, что я успел бы выкурить за это время сигарету.
– Я могу петь, мистер Ламент.
– Да, можете, мисс Майн.
– Я хороша собой. У меня хороший голос. Я много работаю. И готова работать еще больше. Я не употребляю наркотики. И даже не курю.
– Рад за вас… – хмыкнул я и порылся в кармане в поисках сигареты. Просто из духа противоречия. Пачки сигарет мне обычно хватало на пару месяцев. Именно из-за того, что все курили, я пытался не курить. Мне всегда претила зависимость от чего угодно и кого угодно.
– Я способна принести вам кучу денег, – сказала Эстер.
– Да? И как? – Я прикурил сигарету и глубоко затянулся.
– Я хочу, чтобы вы стали моим менеджером.
Я уставился на Эстер; табачный дым завихрился вокруг моих губ.
– Я сочиняю песни, а не продвигаю таланты.
– Вы продвигаете себя, разве не так? Вы продвигаете собственный талант. У вас ведь нет менеджера.
