Эстер ничего не ответила. Она была слишком занята борьбой со своей одеждой. И только что-то бормотала и бурчала себе под нос, сетуя на складки и затяжку на чулке.
– Вас устраивает такой план? – повысил я голос, чтобы перебить ее беседу с самой собой.
– Что-что?
– Вы готовы спеть «Ни одного парня»?
– У меня такая огромная затяжка на них, – потрясла Эстер своими скомканными нейлоновыми чулками так, словно они ее предали.
– Не надевайте их, – предложил я, развернув зеркало заднего вида. Чтобы девушка не показала мне ненароком то, чего я не должен был видеть.
– Я не нуждаюсь в ваших модных советах, мистер, – отрезала Эстер.
Она сильно нервничала. И была измотана. Это угадывалось по ее голосу.
– Эстер, вы могли бы остаться в своей серой униформе и уродливых ботинках. От вашей одежды ничего не зависит. Стоит вам открыть рот, о ней все забудут.
– Я же вам говорила… я не нравлюсь людям. И это происходит до того, как я успеваю открыть рот. – Эстер швырнула униформу через сиденье, и она соскользнула мне на колени.
Я перебросил ее назад.
– Красное или желтое? – спросила Эстер.
Я не стал напоминать ей о том, что она только что отказалась от моих советов.
– Красное.
– Нет, желтое, – пробормотала Эстер. – Оно менее мятое.
– И разве такое может не нравиться? – сказал я.
Из моих слов сочился сарказм. Я дразнил Эстер, но она щелкнула меня по затылку так, словно я был Ли Отисом, заснувшим на работе. А потом запричитала:
– Нет, нет, нет, не-е-ет!
– Ну, что опять? – простонал я; я же вел машину, а она меня все время отвлекала.
– Я забыла туфли. Я забыла свои туфли! – взвыла Эстер.
Я посигналил, и автомобиль слева пропустил меня вперед.
– Мы должны вернуться, – заявила Эстер. – Я забыла туфли.
– Вернуться? Куда? – проворчал я, поправляя зеркало, чтобы встретиться с ней глазами.
На Эстер была бледно-розовая комбинация, а на ее лице – самое печальное выражение, какое я когда-либо видел.
– Вы должны отвезти меня домой.
– Эстер, я отвезу вас домой, и прослушивание не состоится.
– Я забыла туфли, – прошептала она. – Я выложила их… и забыла положить обратно в сумку.
– Не туфли делают женщину, – философски заметил я.
– Легко вам говорить! – буркнула Эстер. – Вы высокий. И вы – не женщина. Вы – не негритянская женщина!
– Верно. Но я и не пою так, как вы. Ваша задача там – спеть. А спеть можно и в уродливых башмаках.
– Вы хотите, чтобы я их надела вместе с этим платьем? – Эстер недоверчиво поднесла к подбородку желтое платье. – Вы спятили, Бенни Ламент?
Я рассмеялся и едва избежал столкновения, мчась на скорости по перекрестку.
– Тогда наденьте снова униформу. Она, по крайней мере, сочетается с этими ботинками.
– На прослушивание в «Атлантик Рекордз»? Ну уж нет, – покачала головой Эстер и распрямила плечи; в ее голосе зазвучала решительность. – Нет! Лучше я пойду босиком, чем в этой чертовой униформе и этих ужасных ботинках.
– Босиком – самое то, – сказал я.
– Нет, это просто невозможно, – вконец расстроилась Эстер, но все-таки опять нырнула за спинку сиденья.
А когда она выругалась набором слов, прозвучавших бы нелепо, не будь они сказаны с такой злобой, я прикусил щеку, чтобы снова не рассмеяться.
– Вы со мной разговариваете? – уточнил я.
– Вы мне ничем не поможете, Бенни.
Я покружил по кварталу и издал ликующий возглас, когда автомобиль отъехал от тротуара прямо перед носом моей машины. Юркнув на освободившееся место, я припарковался и глянул на часы. У нас было еще двадцать минут в запасе.
– Вы готовы? – спросил я Эстер.
– Нет! Не готова. Дайте мне еще пять минут.
Голова Эстер снова вынырнула – в желтом платье, с растрепанными волосами. Порывшись в своей бездонной сумке, она вытащила губную помаду и пудру и повторила поток ругательств, увидев в зеркале свое отражение. Без сомнения, она была забавной, и теперь, будучи уже не за рулем, я мог за ней наблюдать.
– Вы слова помните? – поинтересовался я. – Мне не нужна еще одна юбка. Я не нуждаюсь ни в модной шляпке, ни в новом свитере, ни в лишней шубке.
– Просто пропойте их, когда я закончу, – потребовала Эстер. Облизывая пальцы, она пригладила поочередно прядки, укротив непокорные локоны и восстановив форму своей ослепительной шапки кудрей.
– Вам не нужны, Эстер, ни туфли, ни чулки, – пропел я.
– Не сбивайте меня, – предостерегла она. И, слегка припудрив носик, нанесла на губы красную помаду. А затем щелкнула крышкой пудреницы и посмотрела мне прямо в глаза.
– Я готова.
Но готовности в голосе девушки я не услышал. В нем сквозил ужас.
– Что ж, так и пойдете босиком?
– Да, пойду босиком.
– Дойдите в ботинках хотя бы до дверей. Все-таки холодно, и на тротуаре грязь.
Эстер кивнула, но, когда я обошел машину, чтобы открыть ей дверцу, она рассматривала пальцы своих стоп. Все еще босых! Но очень красивых…
– Люди меня засмеют, – пробормотала Эстер.
– Нет, не засмеют. Я поведу вас под руку.
– И как это поможет?
– Люди будут смотреть на другое.
Эстер поморщила в сомнении нос, но все же обула уродливые черные ботинки, надела поверх желто-солнечного платья пальто и сунула свою руку в мою.
– Пойдемте, Бенни Ламент!
* * *
Когда мы зашли в «Атлантик Рекордз», девушка за стойкой поприветствовала меня и помахала рукой:
– Мистер Эртегюн сказал, чтобы вы проходили к нему, мистер Ламент. Он готовится к сессии звукозаписи с мистером Чарльзом, но вы дорогу знаете.
Она даже не взглянула на ноги Эстер, а целиком сосредоточилась на изучении наших сцепленных рук. Такова человеческая натура. Люди концентрируют внимание на том, что им кажется наиболее занимательным.
В студии, как всегда, царило оживление. Ахмета я застал в аппаратной – с наушниками на шее, он энергично жестикулировал. Заметив меня, Ахмет помахал рукой, снял наушники и двинулся в мою сторону с широченной улыбкой на лице и распахнутыми объятиями.
– Бенни! Рад тебя видеть. – Эртегюн похлопал меня по плечу, но его глаза за круглыми очками в черной оправе были прикованы к Эстер.
Ахмету еще не исполнилось сорока, но его макушка была уже совершенно лысой. От его прежней пышной шевелюры осталась только тонкая полоса черных волос, обрамлявшая уши и гладкий купол. Ахмет походил на сотрудника научной лаборатории или даже НАСА. Одни зубы да глаза. Но его переполняла кипучая энергия. И стоило ему улыбнуться Эстер, как глубокие ямочки на щеках мгновенно смягчили его суровое лицо.
